Крестьян особенно удручало то, что Кельоглан не хочет драться. С первых минут боя они смотрели на него с жалостью, сочувствовали ему. И чего он ждет, почему перестал нападать сам? Стоит, обливаясь кровью. И все же где-то в глубине души у людей еще теплилась надежда: "А вдруг!.." Оба петуха устали. Кельоглан прижался шеей к Белому и так и стоял.
— Твой петух, Сейфи, сейчас свалится. Гляди! — торжествующе крикнул Дурмуш-ага.
Сейфи подбежал к петуху, подхватил его, стал вытирать кровь. Дурмуш-ага тоже вытирал своего петуха. Сейфи поцеловал Кельоглана, погладил.
— Вся надежда на тебя, ненаглядный. Все за тебя болеют. Смотри, смотри, ты только посмотри на них, Кельоглан. И на детей их посмотри.
Крестьянские дети стояли грязной, убогой кучкой. Из-под мокрых картузов выглядывали осунувшиеся, потерявшие надежду лица. На глазах у некоторых блестели слезы.
— Пускай, Сейфи, петуха! Пора кончать! — закричал Дурмуш-ага и подтолкнул своего Белого.
Собравшись с последними силами, оба петуха рванулись друг к другу. И снова схватились в воздухе. И вдруг Кельоглан словно проснулся, налетел раз, затем еще раз… Дурмуш-ага забеспокоился, встал. Крестьяне оживились.
Теперь Кельоглан перешел в наступление. Он наносил удар, выжидал и бил снова. Дурмуш-ага схватил Белого, вытер с него кровь, дунул ему в клюв, погладил.
— Что с тобой, сынок?
Сейфи подбадривал своего петуха:
— Давай, Кельоглан, давай! Мы с тобой столько дорог прошли, столько настрадались. А сколько людей надеются на тебя! Ты на них погляди…
Кельоглан выбежал на середину и тотчас нанес Белому удар, потом еще! Каждый удар приводил крестьян в восторг. Когда же Кельоглан замирал, крестьяне умолкали и тревожно переглядывались, а сиявшее от радости лицо Сейфи мрачнело.
— Жми, мой дорогой! — стонал Сейфи. — Жми, Кельоглан! Не опозорь меня! Бей! Потому что они и меня вот так же били. Бей! Не жалей его! Потому что меня не жалели! Бей! Отомсти за меня.
Теперь Белый стоял не шевелясь, а Кельоглан все бил и бил его. Клюв у Белого был приоткрыт, с головы и гребешка текла кровь, вокруг глаз зияли раны. Наконец он издал жалобный хрип и закачался, словно терял сознание. Казавшийся до этого огромным, теперь он будто съежился, уменьшился у всех на глазах. А тут еще Кельоглан схватил его клювом за гребешок и не отпускал.
В нарушение всех правил Дурмуш-ага подскочил к своему петуху и оттащил его. Он вытер с него кровь, снова дунул ему в клюв и слегка потряс. Воспользовавшись передышкой, Сейфи тоже обтер своего петуха и подтолкнул его к противнику. Белый стоял понуро, драться он не хотел, и Кельоглан снова принялся наносить ему удары. У обоих петухов силы были на исходе, они то и дело отходили в сторону и не торопились снова вступать в бой.