— Отец называется! — ворчала Ребиш.
Сделав вид, что он не расслышал, Ремзи сказал: — А меня сегодня к доске вызывали.
— Настоящий отец о своем доме думает, о ребенке…
— Я на все вопросы ответил. Учитель меня похвалил. Сказал: «Молодец, сынок!» Потом положил мне руку на голову и сделал вот так… — Ремзи погладил мать по голове.
— Поешь, проголодался ведь!
— Давай папу подождем.
— Не придет он.
— Ну подождем немножко.
— Мало на свете таких бессердечных людей, как твой отец. Ох, горе на мою голову!
Послышались шаги. Ремзи с криком: «Папа!» — побежал открывать дверь. Камбер вошел, еле переставляя ноги, попыхивая цигаркой. Он выглядел усталым и разбитым, словно весь день таскал камни. Он молча обнял и поцеловал сына. Поцеловал так, будто надолго прощался.
— Дверь прикрой! — крикнула Ребиш.
Камбер прикрыл дверь, разулся, снял носки.
— Ребенок с голоду помирает. Ждет отца, чтобы вместе поужинать. А отец ему и не улыбнется. Порядочные люди о доме заботятся, о детях думают. Уж как ты ко мне относишься, и не говорю — знаю, что давным-давно обузой для тебя стала и нужна тебе как прошлогодний снег.
Камбер, не отвечая жене, сел к очагу. Ремзи устроился у него на коленях и, грея у огня руки, сказал:
— А меня сегодня к доске вызывали.
— Вот и хорошо.
— Я на все вопросы ответил.
— Молодец!
Было ясно, что Камбер чем-то расстроен. Ребиш расстелила на полу скатерть, поставила еду и сказала:
— Иди жри! Чтоб ты подавился!
Камбер опустился на пол, поджал под себя ноги. Рядом сел Ремзи.
— Где тебя носит? — продолжала пилить Камбера Ребиш. — Хоть бы предупредил. Вот-вот ятсы [16] начнется. Наказание божье, а не человек! Домой тебя не тянет? Так бы и сказал! И сама вижу, не слепая. Надоели мы тебе, опротивели! Бессовестный, бога бы побоялся! Что мы тебе плохого сделали? Почему ты нас ненавидишь! Чего тебе от нас надо? Накажет, ох как накажет тебя аллах!
Камбер тяжело вздохнул, покачал головой, хотел что-то сказать, пошевелил губами, но передумал.
— Говори, говори! Чего стесняться! Опротивели мы тебе, да? Говори, не бойся!
Одним своим видом Камбер вызывал в Ребиш ненависть и отвращение. Ей не терпелось поскандалить с мужем, а он, как нарочно, молчал. Злость ее усиливалась голодом, который нечем было утолить.
— И все потому, что я честная! Потаскух больше любят. Но раз честность моя никому не нужна, раз она куруша медного не стоит, стану и я потаскухой!
Кусок застрял в горле у Камбера, и он в упор посмотрел на Ребиш.
— Чего уставился? Проглотить меня хочешь?
Камбер медленно поднялся на ноги. Ремзи умоляюще смотрел на мать.