Мясник Абдуллах и еще несколько человек старались увести Дурмуш-агу.
— Этот Дурмуш полоумный, ей-богу, — говорил Эмин-ага. — Вы только посмотрите на него. Ты уж не сердись, Осман-эфенди. А что до детей, так это тебе решать: хочешь — переведи, хочешь — оставь на второй год. И как только у нас хватило совести сюда заявиться! Ты прости нас, мы сейчас уйдем.
Когда мужчины вышли, учитель повернулся к Ремзи:
— Не огорчайся, Ремзи, не принимай все так близко к сердцу.
Ремзи опустил голову.
— Ты и дальше хочешь учиться?
— В Кадыкёй буду ходить, учитель.
— У вас там кто-нибудь есть?
— Никого.
— Где же ты жить будешь?
— Я буду каждый день возвращаться домой.
— Что? — удивился учитель. — Сколько же времени ты будешь тратить на дорогу?
— Три часа туда, три — обратно.
Учитель ничего не сказал, он отвернулся к окну и молча глядел на дорогу…
Дети по очереди целовали учителю руку и уходили. Последним подошел Ремзи. Учитель пожал мальчику руку и сказал:
— Молодец, Ремзи! Я верю в тебя. Учись дальше!
— Я буду учиться, эфенди.
— Не отступишься?
— Не отступлюсь.
— Выдержишь?
— Выдержу.
Осман-эфенди обнял и поцеловал Ремзи.
— Счастливого тебе пути, сынок!
Ремзи ушел, а учитель сел за заднюю парту и устремил неподвижный взгляд на классную доску. Черная краска на ней кое-где уже стерлась, и проступали белесые пятна. Грустно было смотреть на старые, покосившиеся парты. В классе давно никого не было, но учителю казалось, что ученики все еще сидят на своих местах. Каждый из них — пока маленькое зернышко. Потом все они вырастут, и как деревья обрастают ветвями, так и их нежные лица зарастут усами и бородой. Одни будут продолжать учебу, другие наймутся в возчики, в пастухи…
До самых сумерек учитель просидел за партой наедине со своими думами. Потом вышел, запер дверь и медленно побрел домой.
Вечером у дома Дурмуш-аги собралась толпа ребят. Это были дети батраков, летом жившие в поле. С котелками и мисками в руках дети ждали, когда начнут раздавать похлебку. У некоторых за спиной были привязаны малыши — младшие братья и сестры. Ножки малышей торчали из пеленок, и было видно, какие они тоненькие. У детей были чумазые лица, трахомные глаза слезились. Сквозь дырявые штаны и рубашки проглядывало тело. Детвора жалась к стене: одни сидели на корточках, другие стояли.
Появился кашевар Мухиттин.
— Ну, сопливая команда, построиться в затылок! Шагом марш!
Дети засуетились. Запахло вечерней пылью. Крики, гомон… Толкаясь, гремя котелками и мисками, дети выстраивались в очередь.
— В армии с вас бы шкуру содрали! — кричал Мухиттин, колотя черпаком лезущих без очереди. — А ну, постройтесь как следует. Иначе не получите похлебки, да еще и родителей оставите голодными.