Ближе к ночи кишечник Кьяна снова опустошился, но на этот раз весьма умеренно, и крови в стуле не было. Таита понюхал кал – смрад чумных миазмов ослабел. Маг приготовил более крепкий настой трав, а также им удалось влить в мальчика еще кувшин чистой воды. К утру лихорадка спала, сон Кьяна стал спокойнее. Он наконец помочился, что Таита объявил добрым признаком, хотя моча была темно-желтой и издавала кислый запах. Час спустя мальчик слил еще немного жидкости, на этот раз более светлой и не такой дурно пахнущей.
– Посмотри-ка, господин! – воскликнула Минтака, гладя брата по щеке. – Красные пятна побледнели, а кожа стала прохладнее.
– Твои руки исцеляют, как прикосновения девы рая, – сказал ей Таита. – Но не забывай про кувшин с водой. Он пуст.
Девушка опрометью умчалась и почти тут же вернулась с полным кувшином. Давая брату воду, она запела гиксосскую колыбельную, и Таиту тронул ее нежный и чистый голос.
Слушай, как ветер шумит в траве, моя крошка.
Усни, усни, усни.
Слушай журчанье реки, моя пташка,
Спи, спи, спи.
Таита вглядывался в ее лицо. По гиксосским меркам оно было немного шире, чем нужно, а скулы слишком острыми. Рот был большой, губы полные, нос с горбинкой. Ни одну из ее черт нельзя было назвать безупречной, но они прекрасно уравновешивали друг друга, а шея у нее была длинной и изящной. Миндалевидные глаза под крутым изгибом черных бровей казались воистину очаровательными. В них светились энергия и ум. Это не совсем привычный тип красоты, подумал маг, но тем не менее это красота.
– Смотри! – Девушка перестала петь и засмеялась. – Он проснулся!
Глаза у Кьяна были открыты, взор устремлен на сестру.
– Ты вернулся к нам, маленький негодник! – Обнаженные в улыбке зубы были ровными и казались очень белыми в свете лампы. – Мы так волновались. Ты никогда не делай так больше.
Она обняла брата, чтобы скрыть слезы радости и облегчения, брызнувшие у нее из глаз.
Таита поднял глаза поверх пары на кровати и увидел в дверном проеме грузную фигуру Апепи. Маг не знал, как долго он там стоял. Без тени улыбки царь кивнул Таите, потом повернулся и ушел.
К вечеру Кьян смог уже с небольшой помощью сестры садиться и пить из миски с похлебкой, которую она подносила к его губам. Два дня спустя следы заразы исчезли.
Апепи навещал больного три-четыре раза в день. Кьян был слишком слаб, чтобы встать, но при появлении отца касался рукой губ и сердца, выражая почтение.
На пятый день он с трудом поднялся с постели и попытался простереться перед царем, но Апепи остановил его и снова уложил на подушки. Хотя отношение его к ребенку не вызывало сомнений, гиксос ничего не сказал и почти сразу ушел. Но на пороге оглянулся на Таиту и коротким кивком велел ему следовать за собой.