— Никита! Мальчишка! — пересела поближе к бороде Вера Павловна. — Бережной! Сидишь и не оглядываешься…
— А я всегда без оглядки, Вера Павловна, — оглянулась борода.
— Исчез, ни слуху ни духу!
— Я по свету, Вера Павловна, где чувству уголок.
Вера Павловна придирчиво разглядывала ученика своего бывшего, не самого ладного — балагура, задиру, мучителя.
— Не встречаю твоих родителей. Избегают? Переехали в город?
— За рубежом.
— А ты?
— На рубеже, между кемпингом и Глухим Яром. Стерегу квартиру откомандированных родителей, девятиэтажка на бурьянах.
Никита Бережной счел нужным представить приятеля:
— Мой друг, Анатолий. Поэт. Божьей милостью.
Анатолий приподнялся:
— Служивый на излечении.
— Помнится и ты, Никита, увлекался стихотворством, выступал, декламировал, подавал надежды…
Анатолий едва заметно ухмыльнулся:
— Никита уверяет, что именно вы приобщили ребят к поэзии.
— Я? Да что вы… Я сухарь, шкраб, черствый математик, ничего поэтического. Я преподавала дважды два… И принялась, как водится, расспрашивать Никиту о работе, успехах, сложившейся жизни.
— Я коммунальник, Вера Павловна, забочусь о благоустройстве населения. А хобби — школьное строительство. Заметьте — с хитрым умыслом упомянул о школьном строительстве.
— Не верю в твой хитрый умысел, Никита, никогда не отличался подобным.
— А вот представьте… Расчетливо обдумано, холодно взвешено. Спросите у Анатолия. Всю дорогу мы обсуждали мой план. Решение твердое — вы мой главный консультант проекта, Вера Павловна!
— Я не зодчий.
— Вы зодчий, Вера Павловна. Зодчий! В этом смысл, счастье и трагедия вашей жизни, трагедия потому, что всегда находитесь в некой точке между нашими душами и привычными нормами бытия.
— Любишь высказываться!
— Устами младенца, Вера Павловна… А впрочем, мы все говоруны. Или нет, другое — словесная оболочка, предполье, самозащита. Жизнь усложнилась предельно. Идем, защищаясь, прощупывая, где пустота.
Им удалось вдосталь наговориться — застряли на хуторе Тополики, мотор перегрелся, водитель выключил зажигание, поил его ключевой. Открыл капот, как распахивают окно в душный день.
Было тихо и тревожно. В близкой роще гулял сквознячок. На открытых солнцу по-весеннему нежных ладошках подорожника серебрились капли дождя. На плантациях, подоткнув юбки, чтобы не марались влажной зеленью и грязью, работали девчата; другие в мини-юбках и сарафанах до пят, слонялись вокруг машины, лузгали семечки.
Заурчал мотор, водитель вскочил в кабину, нажал было на рычаги, но тут кто-то выкатил из сельмага детскую коляску, сохранившую следы упаковки, превосходную, на пружинных подвесках, с круговым обзором, просторную, как раз для двойни; гнал коляску перед собой, размахивая свободной рукой и голосуя: