– Дария, – Эллан перехватил руку и положил на грудь, – что случилось, что тебя гложет? Я все жду, но ты молчишь, а беспокойство не проходит.
Отделалась отговоркой: мол, все виню себя за раны любимого.
– И поэтому не выезжаешь, не смотришь в глаза? Кажется, у наиви принята искренность, – Эллан открыто обвинял во лжи.
Трусливо отвернулась. Не могла признаться в случившемся, что в постели мне одинаково хорошо с обоими, а верхний этаж заставлен цветами от Соланжа.
Ничего, зато Эллан поправляется, он вообще умница, с такими повреждениями – и сидит. Пусть по полчаса в день, но уже! Аппетит волчий – хороший признак. Точно вместе на зимний бал пойдем, а там сделаю предложение, разрублю узел. Никакого Соланжа!
– Я иду в оперу, вот и волнуюсь, – вымученно улыбнулась и поправила одеяло.
Ложь казалась спасением. Нельзя расстраивать больного.
– Почему? – взгляд Эллана мог заморозить воду.
В отчаянье скомкала перчатки на коленях.
Он Чувствующий, он все понял! Может, даже прочитал мысли, воспользовавшись данным в порыве чувств разрешением.
Ужас прошиб холодным потом.
Эллан замкнется, отдалиться. Только не могу, не могу сказать правду! Тогда вообще конец. С другой стороны, если ему и так известно об измене, стоит ли таиться? А если нет, вдруг сделаю только хуже? Вот и расплата за легкомыслие, за пару умопомрачительных часов. Стоил ли Соланж размолвки с любимым? Так ли он хорош в постели, чтобы променять заботу на страсть? Выходило, нет.
– Там… там… – нервно кусала губы, ища спасения. Логично объяснение не желало находиться, никто не спешил отвлечь, позвать хотя бы с вопросом об ужине. – Я одна, меня пытались убить – разве мало причин для беспокойства?
– Дария, почему ты меня жалеешь? – огорошил любимый и приподнялся на подушках. – Не отпирайся, эмоция очень сильная. А еще боишься. Я не обижусь на сострадание, понял, твои чувства иные – не презрение, а любовь.
– Ты меня убьешь, – опустив голову, чуть слышно прошептала в ответ.
Недолго длилась сказка, и, как всегда, ее разрушила глупая девица.
– Я тебя никогда не убью, – пальцы ласково погладили щеку и смахнули одинокую слезинку.
– Прогонишь, – рыдания подбирались к горлу.
– Никогда не прогоню. Только если сама уйдешь. Так почему ты плачешь?
Эллан протянул перебинтованные руки, чтобы заключить в объятия лицо, а я не выдержала. Слезы градом полились по щекам.
– Я… Я не могу, пожалей меня! – всхлипнув, уткнулась лицом в его колени. – Не мучай, прошу тебя!
Пусть скажет сам, только не заставляет признаться!
Ненавижу, ненавижу себя за слабость! За то, что вербена затмила разум и воцарилась в сердце.