Любопытный эпизод произошел за несколько дней до этого. 8 апреля в Дувр прибыл из Франции Гвидо Кавальканти, доверенный агент Екатерины Медичи и английского правительства, которому были поручены переговоры о предполагавшемся браке Елизаветы с герцогом Анжуйским, младшим братом французского короля Карла IX и будущим королем Генрихом III. Кавальканти был сразу же взят под стражу и доставлен в дом лорда Берли, а вечером того же дня уже был принят Елизаветой. Французский посол предположил, что арест был произведен из предосторожности — чтобы итальянец не проболтался о ходе переговоров. Однако на других стадиях этих переговоров подобных мер предосторожности не предпринималось. Возможно допустить, что таможенники в Дувре приняли Кавальканти за ожидавшегося ими Байи. Правда, вскоре освобожденный Кавальканти, когда наступило время возвращаться в Париж, тоже отправился на корабль в сопровождении вооруженной охраны. Между тем он не вез никакого важного документа — Елизавета и ее тайный совет снова предпочли оттянуть решение. Остается допустить, что Кавальканти увозил другие секреты, которые он должен был передать в Париже английскому послу Френсису Уолсингему.
Нам уже известно, как, по версии Сесила, был задержан Байи, как были обнаружены при нем книги мятежного характера и письма и как Томас Кобгем убедил своего брата, губернатора южных портов Уильяма Коб-гема не пересылать подлинные письма лорду Берли. Однако стоит задаться вопросом, соответствует ли эта официальная версия действительности и не призвана ли создать выгодное для Сесила убеждение, что министр лишь постепенно узнал о содержании писем к «30» и «40» и что, следовательно, сами эти письма отнюдь не являлись частью ловко задуманной провокации? Пытаясь ответить на этот вопрос, постараемся познакомиться поближе с главными лицами, участвовавшими в изъятии подлинных писем. Тут нас сразу же поджидают неожиданности.
Первая из неожиданностей — Томас Кобгем. Этот отпрыск знатного рода, брат влиятельного дипломата, ставшего губернатором южных портов, занялся пиратством, профессией, которую елизаветинские власти терпели, пока это соответствовало их планам. Кобгем, видимо, в чем-то перешел допустимые пределы и очутился в Тауэре. В 1570 году Томасу Кобгему удалось убедить одного из приближенных Сесила — сэра Генри Невилла похлопотать за него перед всемогущим министром. В июле 1570 года Невилл неоднократно писал Сесилу, что Кобгем может стать разведчиком, весьма пригодным для использования на службе ее величества, например для наблюдения за испанским послом Деспесом или за английскими эмигрантами во Фландрии. Тогда, правда, дело застопорилось, то ли у Сесила не было вакансий, то ли он не считал кандидатуру подходящей. Томаса Кобгема освободили лишь в конце 1570 или в самом начале 1571 года, вероятно, отчасти по просьбе влиятельного военачальника графа Сассекса (сохранилось письмо Уильяма Кобгема к Сассексу с выражением благодарности за то, что тот соизволил принять Томаса на службу).