Нет. Ему стало нехорошо, страшно. Он сжал кулаки, сунул в карманы.
Кэй наклонилась над духовкой, проверяя таймер.
— Хочешь сделать взбитые сливки? Ты всегда любил их делать. Облизывать миску и всё прочее. — Она достала из шкафчика миску. — Как хорошо, что ты вернулся. То есть я рада, что у тебя была возможность познакомиться с корнями, но еще рада, что ты дома. Без тебя здесь было одиноко.
Духовка согрела кухню, наполнила ароматом сдобы, сахара, масла и корицы. Питер зажег камин в гостиной, и Дэниэл слышал потрескивание огня, классическую музыку из музыкального центра. Наверху была его гитара, настроенная и отремонтированная, на кровати — навалены любимые одеяла.
— Хорошо, что я вернулся, — сказал он и достал из холодильника сливки.
Он спал по двенадцать часов, просыпался в четыре утра, подолгу дремал днем. На рассвете лежал без сна в постели, пока вокруг медленно проступала комната, и вспоминал, как гулял по Фучжоу с матерью, как катался на велосипеде в парке с Йимей, свои первые неопытные дни в отеле «Мин». Теперь всё казалось таким необычным и далеким, словно чья-то чужая жизнь.
Он неделю смотрел телевизор, почти не переодевая треники и не выходя на улицу. В канун Нового года Кэй и Питер уже легли к одиннадцати, и Дэниэл заснул перед телевизором, посмотрев опускание шара на Таймс-сквер и как поп-звезды поют толпам пьяных туристов. Проснулся под рекламу средства от прыщей.
Когда он обходил дом в темноте, его шаги приглушались шерстяными носками. Даже с закрытыми глазами он знал, что в любой комнате мог опустить руку на стену и точно найти выключатель, что в гостиной надо свернуть направо от книжного шкафа, чтобы не врезаться в угол столика, где Кэй складывала журналы, что до второго этажа — четырнадцать ступенек. Каждая половица, каждый квадратный дюйм дома остались с ним. И всё же было еще столько всего, чего этот дом, Питер и Кэй, никогда не узнают. Он прислонился к стене на кухне, слушая шум холодильника, собственное дыхание. Если он не чувствовал себя как дома в Китае, если ему не место в Риджборо, то что ему оставалось?
Три шага в столовую, налево, стена. Там, на косяке, всё еще были отметки его роста. Вмятина у плинтуса — от баскетбольного мяча, который он когда-то неудачно бросил. Пять шагов до серванта с фарфором — верхний ящик забит конвертами и почтовыми марками, старыми чековыми книжками, был там и высохший резиновый мячик-эспандер. Он протянул руку и закрыл глаза. Это его дом, это Дом, но он знал, что ему придется уйти и отсюда.
От выступления в Бруклине до Гарлема ехать было долго. Дэниэл и Майкл жили на севере города не только потому, что там дешевле, но и потому, что это ближе к Колумбийскому университету, где допоздна, после пар, оставался в лаборатории Майкл. На полученный грант он смог съехать из Сансет-парка.