Софокл[55] в трагедии «Царь Эдип» показывает день, когда Эдип узнает правду о самом себе и своей семье. Его подталкивает к этому суровая необходимость: в городе, где он царствует, свирепствует смертоносная чума. Эдип уже отправил послов спросить оракула о причинах бедствия. Возвратившись, они сообщают, что чума – наказание за то, что безнаказанным остался убийца прежнего царя Лая. Эдип обещает найти преступника и наказать его, кем бы он ни был. Для этого он призывает мудрого прорицателя Тиресия, но Тиресий отказывается открыть ему правду и говорит суровые слова: «Сегодня ты родишься и умрешь».
Действительно, мы видим, как Эдип рождается в этот день: он бесстрашно расследует преступление, опрашивает свидетелей и узнает правду о своей жизни. Но он и умирает, потому что эта правда состоит в том, что он – убийца отца и муж собственной матери. Эдип – царь, отец семейства, мудрец, уважаемый согражданами и любимый близкими, – гибнет на наших глазах. Но сверх исполнения прорицания Тиресия Софокл показывает еще и третий шаг становления героя: да, Эдип умер, утратил царство, семью и само право смотреть на белый свет, но через эту смерть он воскрес для новой жизни. Когда Эдип узнает правду, судит и наказывает самого себя, он освобождается от вины, переходит из преступного состояния к праведности. Из существа, подвластного темному року, он становится свободным человеком, осуществляющим нравственный выбор.
В истории Эдипа есть нечто устрашающее и утешительное. Благодарение Богу, редко кому выпадает участь быть виновным в тех преступлениях, что невольно совершил Эдип, но все мы существуем в мире в определенном смысле вслепую. Мы не слишком хорошо знаем, кто мы, каков наш род и след, оставленный в бытии нашими предками. Мы мало знаем своих близких, нам неведомы последствия наших поступков и «не дано предугадать, как слово наше отзовется».
Над всеми этими вещами мы не властны. Нам приходится жить и действовать в мире, который мы не понимаем и не можем контролировать. Механизм трагедии в принципе основан на том, что спокойное течение повседневности вдруг раздирается, как тонкий покров, и под ним обнаруживается пугающая бездна: преступление, предательство, страдание, смерть…
Культуролог Андре Боннар[56], размышляя о греческой трагедии, приводит такой образ. Представьте, что вы идете по лесной дорожке, солнце светит, цветы благоухают, бабочки порхают – и вдруг вы оборачиваетесь и видите, что в нескольких метрах от вас огромный танк, который вас сейчас раздавит, а бежать вам некуда, и хуже всего то, что вы понимаете: именно вы своими неосторожными действиями и страстями привели страшную машину в движение.