Правда, потом, снова выехав на шоссе, вы покатили не в ту сторону и не сразу спохватились, что возвращаетесь обратно в Гавану. Тем не менее на закате вы все-таки добрались до имения. Навстречу вам попался мальчуган, который тут же отправился верхом на ковыляющей кобыле «за товарищем управляющим». Это был недоверчивый крестьянин, поначалу он решил, что вы хотите всучить ему трактор в кредит, чтобы потом тянуть из него деньги. «Потому как только революция, бородачи, и никто больше, дают все бесплатно, а эту брехню насчет единства всех кубинцев я слышал еще в утробе матери», — и он почесал затылок, не снимая сомбреро. Один за другим подошли счетовод, координатор района, управляющий соседним имением, какой-то солдат из Буэй-Арриба; за ними потянулись многочисленные крестьяне, тут же устроившие собрание, на котором с благодарностью приняли подарок рабочих и «этих двух пареньков»; ваш приезд доказывал, что теперь никто не сможет отнять у них землю и свободу.
Сейчас Тони вовсю критикует Тибурона — ведь если вы будете стоять вот так гуськом, вас возьмут голыми руками, — и прикидывает глубину кювета, где вы сможете укрыться в случае тревоги. Вы не знаете, что правительство Соединенных Штатов уже рассмотрело возможность внезапного массированного нападения на Кубу с воздуха, за которым должна последовать высадка девяноста тысяч морских пехотинцев и воздушных десантников при поддержке еще четверти миллиона солдат. Поэтому вы подшучиваете над Тони, советуя ему пристегнуть парашют, когда будет совершать смертельный прыжок в кювет: тогда уж он точно не отобьет свой костлявый зад, такой тощий, что форменные брюки образуют в этом месте впадину. Глухой Тапиа, который у вас на грузовике за старшего, считает нужным вмешаться и призвать всех к порядку: «Отставить болтовню, товарищи!» — но тут же сам отпускает пару соленых шуток в адрес янки: «Пусть слышат, а не расслышат, так я им еще не такое вверну». Вдруг все вы замолкаете и, задрав головы, всматриваетесь в темное небо, откуда доносится гул самолетов — своих или вражеских?
Ты не знаешь, о чем думает в эту минуту твой отец, раскрывая коробку из полированного кедра и доставая оттуда одну из последних сигар, привезенных с Кубы: их должно было хватить на несколько месяцев, пока не падет Фидель Кастро. И не видишь, как он знакомым жестом ценителя и знатока поглаживает туго скрученный темно-коричневый лист, ощупывает его прожилки, вспоминая, быть может, то время, когда водил тебя за ручку по тесным цехам фабрики на улице Обрапиа, где молчаливые табачники крутили длиннющие «гаваны» и сосредоточенно слушали очередную серию радиопостановки «Следы забвения». Тебе не рассмотреть его руки, никогда прежде не дрожавшие, чем он немало гордился, когда вы с ним строили замки из карт испанской колоды: крепости, которые охранял трефовый валет; домики с красными червонными крышами; пирамиды для короля пик… Те самые руки, что так трясутся у него теперь в холодном номере американского отеля для кубинских беженцев. Ты не в состоянии представить, как он сидит на краешке кровати, с незажженной сигарой, раздумывая, надеть ли домашние туфли из крокодиловой кожи или снова лечь и, прищурив глаза с набрякшими веками, окруженные сетью морщин, отрешенно следить за разбегающимися по углам тенями, за слабой полоской света, просачивающегося сквозь неплотно прикрытые створки жалюзи, за тем, как сгущаются сумерки — неотвратимые, точно старость.