Вылез я на площади, ищу-ищу — и следа нет никакой Антонии.
— Вы случайно не знаете Антонию Сильеро?
— Ну, как не знать, парень, она — краса Сан-Исидро[220], у нее в животе дырка от пули, а зад на две половинки разделен.
Они видят — приезжий, вот и разыгрывают. Но человеку без привычки это невмоготу. Откуда ему знать, что на Кубе вся жизнь пополам с шуткой? Над всем смеются, хоть умри. А мне куда деваться, как быть? Хожу-брожу и вдруг натыкаюсь на одного типа, который говорит:
— Я знаю сына сеньоры Антонии. Двигай за мной.
Пришли снова на площадь. Сын сеньоры Антонии работал грузчиком. Ну, я ему все объяснил про себя. Он вспомнил о приятеле моего деда и рассказал, что его мать, Антония, померла от чумы два года назад. Конрадо — так звали моего нового знакомца — сразу подарил мне соломенную шляпу, повел по площади и давай всем и каждому говорить, что я его двоюродный брат и что приехал из Испании. Люди слушают и смеются, наверно, у меня морда была перепуганная. Мы выпили гуарапо[221], съели маленькие бананчики — они здесь яблочными называются, а чуть позже он позвал меня обедать. Мне сразу понравились листья берро[222], которые подают к бифштексу. Они с горчинкой. Но я ему сказал:
— Знаешь, Конрадо, а ведь подсунь нашим галисийским коровам этот берро, они морды отвернут.
Но сам я смел все дочиста. Да, повезло мне с Конрадо, доброй души парень. Я снова вспомнил о святом Рохе и сказал про себя: «Если ты вправду есть на свете, ну, спасибо тебе, друг!» Я положил чемодан на край стола и первый раз поел спокойно, не загадывая о будущем.
Дождь тогда лил и лил. Но я стал ходить по городу пешком, как святой Иаков-паломник, у которого тыквенная посудина на плече… Конрадо после того обеда отвез меня на трамвае к себе домой в район Буэнависта. Все трамваи были совсем новенькие, и народ их очень полюбил. Они радовали глаз, катились быстро-быстро по рельсам, которые проложили переселенцы. Погромыхивали на разные лады, красиво так позванивали, и в вагонах было очень удобно, нежарко — сиденья плетеные, а над окошками навесы из парусины, от солнца. Мне хочется одну вещь рассказать, только самого смех берет. В трамвае, на котором мы ехали с Конрадо, было порядочно народу, и вдруг входит очень высокий негр, весь в белом с ног до головы. Я на него уставился, смотрю и смотрю.
— Ты что? — спрашивает Конрадо. — Не видел никогда негров?
— Видел, но таких черных — нет.
— Ну, и чего так вылупился?
— Чудно, что с него краска не слезает и одежду не пачкает…
Конрадо решил — я шучу, а я на полном серьезе. Мне и в самом деле думалось, что они красят кожу. Я их видел-то всего ничего. Со временем мне очень пришлись по вкусу пышные мулаточки. Здесь их называли «кофе с молоком в большой чашке».