Hora con grande sosiego
durmo na viera
d’as fontes…
Rosalía de Castro[249]
Когда я увидел огни города — мы заходили в порт ночью, — у меня сердце чуть не выскочило от волнения. Все как во сне. Польские евреи, которые плыли сюда, спасаясь от фашистов, не понимали, чему я так радуюсь. А я на них смотрю и смеюсь от счастья. Хотел было жестами объяснить, что Гавана — веселый город, но они ничего не соображали. Как только пароход подошел к причалу, нас всех разделили по группам. Снова, через двадцать с лишним лет, я попал в Тискорнию. А там все то же: бумаги, документы, медицинский осмотр. Поверни голову, встань тут, высуни язык, повернись задом, задом, говорят…
Та же канитель. Евреи в дороге чем-то заболели, и их оставили в лагере. А я вышел оттуда на другой день. За мной приехали Гундин с Велосом на машине сеньоры Кониль. Мы обнялись, и на глазах у всех троих слезы, честное слово.
— Я же знал, что ты вернешься, Мануэль, — говорил Гундин.
— Господи, ты похож на живого мертвеца! — ахнул Велос.
Что значит друзья, а? Послали мне билеты, деньги. Иметь друга — самое большое богатство, что там сахарный завод! Спору нет, истинная правда. Я им сразу рассказал про войну и про Аржелес. Гундин слушает и посмеивается:
— Обалдеть можно! Обалдеть!
Когда съезжали вниз по склону Тискорнии, солнце палило изо всех сил. К десяти часам утра мы остановились у причала Сан-Франсиско. Все было как прежде. Гавана почти не изменилась, только машин заметно прибавилось. На этот раз я действительно приехал ни с чем — «в одной руке пусто, а в другой нет ничего». Клянусь, при мне только узелок с одежкой, какие там чемоданы и баулы! Зато встретили как родного. Гундин меня отвел в комнатушку над гаражом сеньоры Кониль. И работа нашлась — стал мыть машины. Сначала в доме у Конилей, а потом по соседству. Пресвятая дева, до чего кубинцы обалдели с этими автомобилями. В богатых домах сразу по три, по четыре машины. Но когда началась вторая мировая война, лихорадка эта сама собой спала. Друзья вмиг раздобыли водительские нрава. Но они так и не пригодились. Нигде не смог пристроиться шофером. И все-таки на этот раз мне повезло больше. Купил снова инструменты на деньги, которые заработал: мыл машины везде, где мог, да и у Гундина в саду кое-что делал. Словом, взялся плотничать, столярить. Плотник — он человек независимый, и работа поприятнее. У меня по плотницкой части сохранились прежние знакомства, приятели. В общем, собрался с духом и начал все сначала. Решил не сдаваться, хвост держать кверху. Еще бы, когда такую закалку прошел, железный стал изнутри и снаружи.