Глядя вверх, Альбина случайно увидела, что в окнах ее квартиры горит свет. Это не могла быть Мила, она одна имела ключи от наружных дверей и знала код сигнализации. Но она всегда предупреждала Альбину перед тем, как прийти. Так было заведено. Значит, у нее в доме чужие.
Теперь, когда сгорел мой дом,
Ничто не стоит меж мной и Луной.
Тихо прошептала Альбина. Дом — это крепость, в которой человек пытается спрятаться от враждебного мира. И какой бы непреступной эта крепость ни казалась, она лишь хрупкая скорлупа пред его враждебным безумием. Все это она знала и, как ни кто, понимая существующий расклад, не строила на этот счет никаких иллюзий. Три неподдельных, везде, где положено зарегистрированных паспорта с ее фотографиями (один из которых был иностранный), выписанные на разные фамилии, а также достаточная сумма денег были спрятаны в надежном месте на окраине города. Поэтому она не испугалась и даже не расстроилась, а почувствовала какое-то расслабляющее облегчение от того, что все наконец закончилось. Впервые в жизни она испытала неведомое ей до сих пор ощущение свободы. Все теперь было позади. Осталось лишь выбросить ключи от своего дворца и забыть их кандальный звон. Но расслабляться было рано. Почти сразу же Альбина сориентировалась и поняла, что свет горит не в ее квартире, а на этаж выше. На шестом этаже, над ней. Осознав это, она не обрадовалась, ‒ повода не было.
Так, ничтожными пустяками судьба напоминает о себе, предупреждая о будущем. Но мало кто обращает внимание на эти знамения. Да и как можно понять, что она хочет этим сказать? И, к чему эти намеки? Если ей вздумалось предупреждать о чем-то, пусть говорит прямо, а не морочит голову своими предзнаменованиями, отмахнулась Альбина.
Захвативший Мишу похититель был намного опаснее прежних.
Он был настолько жутко сосредоточенно молчалив, что Мише даже в голову не пришло возражать против того, что его куда-то везут, тем более сопротивляться этому. Очерет привез Мишу на дачу к одному из оппозиционных режиму президента Кучмы местных предпринимателей. С начала выборной компании «для его же блага», он был заключен в следственный изолятор. Очерет «одолжил» ключи от его дачи из вещественных доказательств. Очерет считал, что большинство обычных воров и спекулянтов сейчас начали называть себя «предпринимателями», воры же мастью покрупнее, придумали для себя название «олигарх». Вполне благопристойное название, но эта игра слов могла ввести в заблуждение только их самих. Куда отнести Розенцвайг, он пока для себя не решил, не исключено, что она не подпадала ни под одну из этих рубрик. Возможно, так и было, а быть может, и нет. Очерет никогда не делал упрощенных, скоропалительных умозаключений и вообще отрицательно относился к альтернативе, полагая, что при ней нет степеней свободы.