Ни слова не говоря, Очерет завел Мишу в дом, запер дверь и, вывернув ему руки за спину, надел на него наручники. Затем он отвел Мишу в подвал и усадил его на металлический стул. На уровне груди он примотал Мишу широкой липкой лентой к спинке стула, той же лентой накрепко прикрепил его ноги к ножкам стула.
— Должен вас уведомить, что есть кое-что похуже смерти, и я вам это устрою, — глухим, как из бочки голосом произнес он. — Сейчас я буду вас пытать. Я знаю, вы боитесь боли, а вам будет очень больно… — медленно и страшно сказал незнакомец, пристально разглядывая Мишу.
Миша, не отрываясь глядел, как расширились аспидной черноты зрачки его мучителя, и становились все больше, и больше, будто стремились раздаться во все глаза.
— Прошу вас, никуда не уходите, — коротко бросил он и куда-то ушел.
Невыразимая тоска охватила Мишу. Нет ничего хуже бессилия. Минут через пятнадцать, которые показались Мише пятнадцатью годами, незнакомец вернулся, держа за ручку железный ящик с инструментами. С нарочитой медлительностью он расстелил на полу перед Мишей газету «Киевские ведомости» с оторванным углом и аккуратно разложил на ней: садовые ножницы с матово-белыми острыми кривыми лезвиями, клещи, несколько отверток, шило и молоток. Сладостный трепет ужаса приподнял волосы у Миши на голове. Затем он снял с Миши туфли и носки, как тисками сжал его стопу и защелкал над пальцами садовыми ножницами.
— Я умоляю вас, пожалуйста! Не делайте мне больно! — вскрикнул Миша. Его охватил невыносимый всепоглощающий ужас, какой испытывает человек перед лицом страшной мучительной смерти. — Я отдам вам все, что у меня есть, я сделаю для вас все, что вы хотите, только не делайте мне больно, пожалуйста… — тихо попросил он. В ответ, его палач лишь молча сверлил его черными дырами глаз.
— Я расскажу вам все, о чем вы спросите, но вы же ничего не спрашиваете… — содрогаясь всем телом, искал и не находил, чем бы заинтересовать своего мучителя Миша.
— Это другой разговор, — наконец отозвался тот. — В таком случае, у вас есть шанс выйти отсюда живым и невредимым. Но, чтобы вас отпустить, вам ничего нельзя повреждать, — разъяснил он и положил на газету ножницы.
Вдруг он схватил молоток и слегка ударил Мишу по пальцу на ноге. Миша закричал страшно, это был крик не человека, а смертельно испуганного животного. Чуть позже он сообразил, что кричал больше от испуга, чем от боли.
— А вот мизинчик вы уже и повредили… — ласково сказал и сокрушенно покачал головой его мучитель. — Не лгите мне, иначе мне придется вам много чего повредить, а с повреждениями я не смогу вас отпустить. Вы меня понимаете?