— Уф-ф, ну только не я, — упрямилась Катрин.
Моя бывшая студентка владела искусством выводить меня из себя.
— А вы знаете, Катрин, почему всегда носите брюки?
Она покосилась на своего брата.
— Потому что всегда хотела быть его близнецом, а не близняшкой.
— Тогда напрашивается следующий вопрос. Почему вы хотели быть братом-близнецом Фредерика, а не сестрой?
Фредерик поспешил сестре на помощь:
— Наша мать всегда говорила, что хотела бы мальчиков.
Я склонился в шутливом поклоне.
— Прекрасно. В таком случае именно вашей матери следовало бы задать парочку вопросов…
Уже несколько минут в воздухе витала враждебность. Вместо того чтобы перевести разговор на другую тему, я всем назло гнул свою линию:
— А почему вы так часто покусываете губы, Катрин? Это боязнь сказать глупость или сожаление, что вы одну уже сморозили?
Катрин, действительно покусывавшую губы, бросило в краску.
— Эге, да он к тебе клеится, — заметил Жан-Мари, ее молодой жених и новоиспеченный выпускник Высшей коммерческой школы.
У Жана-Мари был такой же дар действовать мне на нервы. Страстному любителю загадок стоило бы подумать — а с чего это? Ведь молодой человек всегда обращался ко мне с подчеркнутым почтением, подобавшим моему положению. Если только за этим не пряталась снисходительность к впавшему в детству старику, каким я наверняка ему казался.
— Чуточку кофе? — спросила мадам Ашар. — Настоящий колумбийский.
Инспектор Бертье как раз только что вернулся из Колумбии и с упоением расписывал нам прелести колумбиек. Мне внезапно стало так одиноко, как никогда не бывает наедине с ноутбуком в моем привычном кавардаке. Я был одиноким и несчастным.
— Фредерик говорил мне, что, по вашим словам, любые поступки имеют объяснение, даже необъяснимые, — пришепетывая, сказал кто-то севший рядом со мной.
— Тому, что есть, всегда есть веская причина быть, — отозвался я.
— Остается лишь обнаружить, какая именно, — задумчиво добавил мой сосед. — Я врач и видел множество людей, которых одолела болезнь: у детей высыпает экзема оттого, что родители разводятся; мужчины становятся астматиками, потому что упорно не желают признавать превосходство собственной матери… И я мог бы поверить вам.
— Но вы мне не верите.
— Дело в том, что…
Он колебался.
— Моему сыну тринадцать. Это безупречно воспитанный мальчик, с ним никогда не возникало проблем.
— И вот теперь он поставил вас перед некой проблемой, — завершил за него я.
— Отрочество — трудное время для всех детей, — подтвердил врач. — У Франсуа не больше проблем, чем у обычного ребенка…
Я раздраженно вздохнул. Да решится он когда-нибудь сказать то, что хочет? Или ему вправду до такой степени стыдно за своего сынка?