— Дело в том, что уже полгода, или около того, как Франсуа стал заикаться. Я водил его на прием к логопеду, который обещал мне восстановление нормальной речи. И вот Франсуа ходит на занятия к логопеду, но прогресс, мягко говоря, далеко не блестящ…
— А малышом он никогда не заикался?
— Никогда. Это нашло на него почти внезапно. Сперва я прописал ему легкие успокоительные. Я убеждал себя: нервозность, половое созревание… Мы испробовали гомеопатию, акупунктуру. И теперь в некоторой растерянности. Что вы об этом думаете?
Мне вдруг показалось, что это я был врачом и с меня требовали импровизированную консультацию.
— Я думаю только одно, мсье… мсье?..
— Филипп. Дидье Филипп, — представился врач.
— Я думаю, мсье Филипп, что у Франсуа есть веская причина заикаться.
— Веская причина, — повторил доктор с почти раздосадованным видом.
Катрин Рок подошла к нам и слушала теперь с таким вниманием, как никогда не слушала мои лекции про египтян.
— Тот, кто заикается, — продолжал я, — испытывает трудности с тем, чтобы что-то сказать…
— Дело не в произношении, — поправил доктор. — Франсуа нормален.
— Но слова больше не могут выйти, и…
— Это психологическая блокировка, — перебил меня доктор Филипп. — И, несомненно, дело в возбуждении и периоде полового созревания.
— Вы только что дважды подряд не дали мне сказать, — заметил я врачу.
— Простите? — изумленно переспросил он.
Катрин покусывала губы, поглядывая в мою сторону.
— Тогда, т-тогда это моя вина! — воскликнул доктор.
— Вот и вы заикаетесь от волнения, — добавил я, откланиваясь.
Решительно, на этой вечеринке мне не нажить себе много друзей.
Я выпил еще кофе, рассыпавшись в комплиментах мадам Ашар насчет ее чистого колумбийского. Катрин догнала меня у дверей:
— Вы хватили через край, Нильс! Мсье Филипп обожает своего малыша!
— А вот сказать ему ничего не дает, — упорствовал я. — Напыщенный идиот!
— Да какая муха вас укусила нынче вечером? Почему вы такой агрессивный?
Мне хотелось ответить ей моей любимой старой поговоркой: «Есть такие почему, которые на самом деле вдовцы потому что». Но это вышло бы нечестно, потому что я знал.
— Мы с вашим женихом друг другу очень не понравились.
— С Жаном-Мари? Высшая коммерческая больше не хороша для вас?
Она расхохоталась. Не поняла меня. Если хорошо подумать, это к лучшему.
На следующий день, ближе к вечеру, мою привычную мечтательность резко прервал звонок в дверь: я уже воображал в сотый раз, что чувствует Реголини, войдя в склеп принцессы Ларции, когда видит простертый на земле, устланной золотом, серебром и слоновой костью, скелет женщины, весь увешанный драгоценностями.