Интервьюер: Угу… (Сверяется с пометками в блокноте.) Насколько я поняла, истинная свобода человека сводится к тому, чтобы содействовать Богу в исполнении замысла. Но если замысел, в котором как раз и содержится весь смысл, недоступен человеку для понимания, а потому требует веры — короче говоря, если держателем ключей от замысла является Бог и только Бог, — то не значит ли это, что человек уже обусловлен позицией служения? и какая вообще нужда Богу призывать к содействию Себе, если Он прекрасно может обойтись и без помощи… твари?
Гиперанархист: Начнем с того, что у Бога нет ничего понапрасну. В Боге нет ничего человеческого, а потому суждение о Нем по аналогии с человеком вынужденно приведет нас к наделению Бога «человеческими, слишком человеческими» свойствами — причем, не самыми лучшими из них, как-то, например, вздорность и прихотливость. В таком случае Бог и вправду бы нуждался в человеке для достижения Своих целей, принуждая его к безропотному повиновению. Но Бог свободен по определению и в Нем нет никакой нужды — стало быть, нет покушения на свободу человека и притязания на ее умаление. У Бердяева есть очень глубокие слова: «Бог захотел свободы, и отсюда произошла трагедия мира». Бог творит свободно и из свободы, т.е. из ничего — Своим всемогущим произволением, которое действует по ту сторону добра и зла, деяния и недеяния, бытия и небытия. Стало быть, у Бога не было никакой нужды быть Творцом — Он просто возжелал стать таковым. Из этого, кстати говоря, вытекает, пожалуй, главнейшее измерение нашей истинной свободы: мы вызваны к бытию из ничего; выходит, что нет никакого резона или обоснования для того, чтобы мы были таковыми, каковы суть, ибо так захотел Бог. Мы немотивированы по своей сути, ибо в акте творения немотивирован Сам Творец. Если бы было иначе, то, конечно же, Бог предстал перед нами враждебной, извне действующей причиной, против которой следовало восстать, чтобы хоть как-то оправдать свое подневольное существование — другое дело, что бунт здесь заведомо бессмыслен, поскольку силы неравны. Единственный мотив и оправдание человека — это свобода, из которой он был призван Богом к бытию. Дабы не ввести Вас снова в заблуждение, скажу, что Бог творит в том значении, что задает смысл тому, что существует, а не производит на свет, подобно ремесленнику, ту или другую вещь. (Чуть задумавшись.) Таким образом, мерилом истинной свободы человека может быть лишь возможность бунта, которую Бог промыслительно допускает, дабы человек, осознав свою лишенность и обездоленность, свободно пришел к ответу на творческий призыв Бога, исполнив тем самым свое назначение — причем непременно в содействии с Творцом. Стало быть, тварь — отнюдь не уничижительное, а гордое имя, поскольку критерием ее достоинства явилось освященное Богом право на бунт. Итак, отсюда Вы можете убедиться, в чем же именно состоит анархия с точки зрения гиперанархизма: истинная анархия — это свобода в соединении с Богом, которая только и дает эффект настоящего, а не мнимого безвластия. Что же касается того безвластия, к которому шли и по сю пору идут анархисты, так это безначалие, сводящееся к отказу от соответствия архетипу — Божьему замыслу о человеке, только и позволяющему каждому из нас снискать себе оправдание. Лучше всего истинную свободу определять словами Алистера Кроули: «Делай, что хочешь — таков закон». Казалось бы, в этих словах содержится легитимация вседозволенности, т.е. безначалия, но если вдуматься глубже в их суть, то здесь можно узреть параллель со словами ап. Павла: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною». Это означает, что если человек безусловно господствует над самим собой и, стало быть, не привязан ни к одной из вещей, а также ни к одному из живых существ, то ему дозволенно ввергаться в какой угодно хаос, ибо этот самый хаос, ввиду имения за человеком полноты самообладания, уже не причинит ему никакого вреда. Такова суть гиперанархизма.