, т.е., как правило, именно качество переходит в количество. Наши скудные времена, как звал их еще Гельдерлин, тому подтверждение. Немудрено, кстати, что массовым движениям того же прошлого столетия было свойственно, когда они дорывались до власти, добиваться своих целей именно насилием и принуждением, ибо одно только убеждение не действует в обращении с массами. А всему виною их, т.е. массовых движений, стремление к
(жестом правой руки изображает кавычки) «общему благу». Благими же намерениями, как известно, дорога в ад устлана, ибо принуждение к общеобязательной истине и добру всегда заканчивается злом еще более худшим, нежели свобода ко злу — об этом, кстати, еще Бердяев говорил. Гиперанархизм же своих целей добивается только убеждением, т.к. все собою определяющая константа нашего мировоззрения — это свобода.
Интервьюер: (Выдерживает небольшую паузу и, задумавшись, принимается за пачку сигарет, чтобы закурить, повернувшись к Гиперанархисту; Гиперанархист тем временем наполняет водой стоящий подле него на журнальном столе стакан и пьет.) Кстати, как мне кажется, мы особо не затронули с Вами вопрос о целях гиперанархизма. Вами уже было сказано о всестороннем раскрепощении человека, но мне показалось, что это слишком общо, а я бы хотела услышать на сей счет нечто более конкретное. Так вот, какова, скажем так, содержательная цель гиперанархизма?
Гиперанархист: (Ставит стакан обратно на стол.) Думаю, здесь все очевидно. Но, дабы удовлетворить Ваше любопытство, а заодно и внести больше определенности в диалог, скажу так: цель гиперанархизма — это подготовить явление нового человека. Причем термин этот, «новый человек», мы понимаем в исключительно духовном значении — намеренно подчеркиваю это, ибо те же самые массовые движения задаются точно такой же целью. С точки зрения христиан, — а в гиперанархизме, как я уже сказал в самом начале, могут найти себе приют люди совершенно разных воззрений, и религиозных в том числе, — новый человек уже явил себя в образе Христа, ставшего воплощенным архетипом нового человечества, только это самое новое человечество еще не удосужилось явиться в полной мере, хотя, как кажется, скудные времена уже и не предвещают ничего подобного. А если учитывать специфику тех средств и методов, с которыми гиперанархизм приходит к осуществлению своей цели, так здесь трагизм положения лишь усугубляется. Вообще же, как я сказал выше, мы — реалисты, а потому, вслед за Хайдеггером, сознаем, что придерживаться сегодня оптимизма или пессимизма несерьезно, ибо помрачение мира уже достигло всеобъемлющего размаха. Шпенглер назвал оптимизм трусостью, но, скорее всего, под этим он имел в виду нежелание людей из страха всматриваться во «тьму низких истин», по выражению Пушкина, между тем как действительной трусостью лично я считаю именно пессимизм, а оптимизм, с моей точки зрения, лучшего всего определить как самообман. Поэтому гиперанархизм — по крайней мере, в полном соответствии со своим «гипер», указывающим на потусторонность, — пытается выйти «по ту сторону» означенных категорий, т.е. оптимизма и пессимизма, найти ту золотую середину, — не путайте, пожалуйста, с мещанской усредненностью и умеренностью, — где речь уже заходит о «трагическом оптимизме» или «деятельном пессимизме». Можно это также назвать реализмом, трезвым и отстраненным — как угодно. Впрочем,