– Наше положение заметно улучшилось бы, если бы мощи нашли до того, как Барселона падет к ногам Берната из Готии, однако Сигебут уже потерпел поражение, и никто не верит, что получится у Фродоина; он один верит в свою удачу, а посему просит тебя дать ему еще немного времени: задержи маркграфа.
– Как там моя жена? – уныло спросил Изембард. – Я не должен был привозить ее с собой.
– Напугана, как и все.
– Да хранит нас Бог. – Рыцарь окинул взглядом местность, которую выбрал, чтобы дать отпор Бернату. Это было неровное пространство, прорезанное глубокими ручьями и каменистыми оврагами, поля перемежались рощами. – Возвращайся в Барселону, капитан Ориоль. Передай Фродоину, что он получит время.
Когда стемнело, Фродоин поручил провести очередную вигилию своему верному Жорди, а сам, не опуская головы, через толпу двинулся к дверям маленького храма Санта-Мариа. Оставив позади шепот молитв и лес зажженных свечей, Фродоин вышел на берег – туда, где несколько дней назад в полнейшем отчаянии стоял архиепископ Сигебут. Фродоин чувствовал в настроении своей паствы столько же усталости и маловерия, сколько накопилось и в нем самом, и он нуждался в глотке свежего воздуха.
Укутавшись темнотой, Фродоин уронил свой посох на песок. А потом не глядя сбросил митру, распятие и тяжелую золотую цепь. Он вошел в воду в льняной нательной рубашке. Фродоину было страшно. Он не умел плавать и боялся, что волны увлекут его в открытое море, но отчаяние священника было столь велико, что он опустился на колени и зарыдал. Он зашел слишком далеко. Его просили только лишь уравновесить власть графа Барселонского и искоренить в епархии мосарабский ритуал.
Гордыня и любовь к Годе привели его на этот берег, но любимой женщины рядом с ним уже не было. Фродоину было так же страшно, как шестнадцать лет назад в Реймсе, когда он дал согласие отправиться в эту проклятую землю. Теперь священник знал, что Господь над ним насмеялся: он не избран для величия и не ему предназначено отвести тьму от Испанской марки. Он всего-навсего мужчина, и сейчас он одинок как никогда. Быть может, ему следовало принять от Гинкмара отлучение, вместо того чтобы обещать то, чего он не в силах выполнить.
Фродоин намочил голову, чтобы мысли его наконец прояснились. Эти ночные бдения тоже ничего не изменят. Он не человек веры, а человек действия, решил про себя прелат. А теперь он не знает, что еще можно сделать.
– Все было напрасно, Господи.
Из темноты за ним наблюдала темная фигура в шерстяном платке. Женщина увидела, как епископ повалился в воду, и зашагала в сторону города.