Из леса выбегает второй солдат – с мечом, без шлема, в волосах кровь.
Робер вцепился в руку Этьена, тот выволок его на мост и швырнул в ворота, куда уже вбежали Альфонс и девочки.
– Все в донжон! – ревет Этьен. – Леон, подсоби!
Леон хватается за колесо, чтобы поднять мост. Этьен налегает с другой стороны.
Дети вбегают в донжон. Девочки, обнимая друг друга, падают у стены. Как же Манон? Арман бежит наверх, к окну.
Остановившимися глазами смотрит, как Манон спотыкается и с криком падает под ноги ландскнехту.
Тот хватает ее за волосы и ухмыляется.
Его приятель держит в руке зажженный фитиль. Подносит к аркебузе, взводит курок, стреляет – Этьен, держась за грудь, оседает вниз, оставляя красную блестящую полосу на колесе. Леон отпихивает Этьена и крутит, крутит ворот – лицо блестит от пота, кудри потемнели и прилипли к лицу.
– Арман! Где Арман? – крик матушки. Арман не может ответить, он может только смотреть. Как Манон кричит, а бородатый солдат бьет ее в лицо, рвет корсаж и задирает юбки, терзает завязки на своих штанах.
Как лица солдат становятся еще страшнее – за лесом гудит рог и слышен топот конницы.
– Schnell,** – второй солдат мечом указывает в сторону леса. С меча капает красное. – Не до баловства.
– Schwein!*** – кричит бородатый, наотмашь бьет Манон – ее рыжая грива разлетается, словно языки костра. Но этот огонь не страшен – бородатый, схватив Манон за волосы, запрокидывает ей голову, обнажив белую шею, и достает нож.
Готовится сыграть на виоле-да-гамба, где гриф – трепещущее горло Манон, а смычок – нож.
Резким аккордом солдат вызывает хрип у своего инструмента, красные ягоды ползут из рассеченного горла. Мгновенно зреют, наливаются, ускоряют бег, хлещут через край, сорочка Манон красная, трава красная, красны сапоги солдата.
Манон хрипит, булькает, бьется. Ее глаза – залитые слезами, дикие, исступленные – устремлены прямо на Армана.
– Я догоню. Успею, пока тепленькая… усмехается бородатый, склоняясь к умирающей.
– Не смотри, Арман! Н-не см-мотри… – брат схватил его, закрыл ладонью глаза: Арман так и не смог зажмуриться. Альфонс прижимает его к себе, дрожит, судорожно дергается, но держит крепко. Арман больше ничего не видит.
– Ошибка природы… – донеслось до Армана сквозь дрему.
– Что вы имеете в виду, мэтр? – в голосе матушки бесконечная усталость.
– Тело мужчины и чувствительность женщины, – пояснил голос доктора Руйе. – Припадок вызван нервами. Чувствительность, и ничего больше. Наутро очнется.
– Но он поправится?
– На все воля Божья. Через неделю, думаю, будет скакать, как жеребенок, – мэтр Руйе вышел из комнаты. Раздался скрип закрываемой двери, и голос бабушки произнес: