Как будто этого мало, священник, снимая со свечи нагар, демонстрирует заплатанные рукава – большие бурые латки не оставляют сомнений в том, что на их изготовление тоже пошла ряса какого-нибудь капуцина. «Что за наглость! – думает Арман. – Не мог прилично одеться ради представления своему епископу!»
Каноники, конечно, говорили одно и то же.
– Лишенные присутствия епископа, мы руководим епархией больше двадцати лет – в меру своих скромных сил, – в который раз повторяет отец Абар – плотный мужчина с седым кудрявым венчиком вокруг обширной плеши-тонзуры, занимающий должность кустода**. Он самый молодой из капитула – и старше Армана на двадцать лет.
– Благодарю вас за то, что вы руководили епархией, – с нажимом произносит Арман, подчеркивая прошедшее время употребленного глагола. – Теперь я сам, с Божьей помощью, буду осуществлять руководство, предназначенное мне Божьей и земной властью.
– Но не лучше ли будет не пренебрегать советами и рекомендациями тех, кто знаком с этим краем и с людьми не понаслышке? – не сдается отец Абар, его лицо наливается темным румянцем.
Бледные губы отца Флавиньи не шевелятся, даже когда каноники во главе с кустодом начинают кричать и размахивать руками. Глаза священника тоже неподвижны, только руки чуть подергиваются при особенно громких аргументах. Отцу Флавиньи уже ясно, что все усилия напрасны – молодой да ранний епископ все сделает по-своему.
– Я благодарю вас за старания и непременно спрошу совета, если почувствую в этом нужду, – не сдерживая раздражения, говорит епископ, и каноники поднимаются из-за стола – аудиенция окончена. Привычно кутаясь в капюшоны, они идут к двери, вновь ввергая епископа в недоумение, граничащее с обидой.
– Вы не хотите попросить у меня благословения? – напоминает он им о ритуале прощания. По их лицам он видит, что напоминание нежеланное и неуместное. Но ждет. И дожидается: отец Флавиньи первым опускается на колени, за ним следуют отец Шелю, отец Пардье и отец Моле. Кустод лишь склоняет голову.
Благословляя каноников, Арман ликует: капитул сдался почти без боя. Теперь он – хозяин этих мест.
– Они сказали: «Мы руководили епархией», Поль! Не несли слово Божие, не боролись с ересью, не обращали протестантов – за свое пребывание при дворе Арман на всю жизнь отвык от слова «гугенот» – слишком свежа была память о Варфоломеевской ночи, едва утишаемая милосердным Нантским эдиктом о свободе вероисповедания.
– И что же ты думаешь делать? – оглянувшись на наконец-то разгоревшийся камин, Ларошпозье закрыл окно.
– Как что? – удивился Арман. – Поеду по епархии, буду знакомиться с паствой. И пастырями. Завтра же и поеду. В Триез, это всего пара лье на юг.