Наскоро попрощавшись со священником, Арман глядит из возка, как отец Кретьен и трое мальчишек-певчих машут ему руками. Самый маленький подпрыгивает, откидывая волосы со лба тонкой до прозрачности ручонкой.
– Нечего сказать – угостил, – ворчит Арман на обратном пути. – Дрянной эль и пирог с салом. Почему он горький-то такой?
– Это желудевая мука, – поясняет Ларошпозье. – Весной пирог будет без сала.
– Стихарей на певчих нет. Свечей мало. Алтарь голый, – продолжает перечислять епископ. – Что он от нас прятал, а, Поль?
– Да небось вином разжился, – пожимает плечами Ларошпозье. – Отец Кретьен подвержен…
Вновь выглядывает солнышко, и епископ замолкает, подставляя лицо под его лучи.
Через месяц список прегрешений клира пополняется еще многими пунктами.
– Почему служба проводится раз в месяц? – бушует Арман.
– Так, ваше преосвященство… – лебезит священник, – чаще не собрать – распутица. Дороги размыло.
– А зимой?
– А зимой – холодно. И волки, – разводит тот руками.
– А летом?
– А летом – страда.
– У протестантов нет ни страды, ни распутицы, ни морозов? – бровь изломалась на половине, Арман не обращает внимания на дым из камина, на иней в углах комнаты, на съежившегося в кресле Ларошпозье.
– Так ведь правда – то посев, то сенокос, то жатва, – бормочет Поль, кутаясь в плащ – очень уж выстыла комната. За время их отсутствия Дебурне никому не доверяет растопку, опасаясь, что сажа загорится и спалит весь дом.
– А гребень? – оживляется Арман, у него даже румянец вспыхивает на скулах. – Зачем отцу Барбозу гребень – он же лысый?
– Э-э-э… Наверное, экономка оставила, – Ларошпозье съеживается, ожидая бури.
Он не ошибся – Арман рвет и мечет.
То, что некоторые клирики пренебрегали обетом целомудрия, не составляло секрета от паствы. Регулярные визиты епископа в самые отдаленные приходы привели к тому, что и от него стало невозможно скрывать эту сторону жизни.
Дебурне знал, что из трех главных обетов – послушания, бедности и целомудрия – именно последний доставляет хозяину наибольшие мучения, так что не удивлялся бурной реакции на наличие «экономок» у священников захудалых приходов.
– Ну как-то так сложилось, это смертный грех, да, я ведь не спорю, Арман, – на Поле лица нет, и епископ впервые задумывается – а так ли неукоснительно блюдет обеты сам Ларошпозье?
– А невежество? Ведь вопиющее! – к облегчению друга, Арман переключается на другую тему. – Латыни никто не знает. Да по-французски читают еле-еле! Я спрашиваю у этого вашего отца Шамбона, как звали двух первых апостолов, так он мне отвечает: «Давид и Голиаф»! Ты представляешь? Дубина какая, а? А прихожанам каково?