Она сказала:
– А ты научился там чему-нибудь?
– В Дахау? Конечно. Я научился, как согреваться трением об стену, как становиться почти невидимым во время обхода, как иметь долгие-долгие сексуальные фантазии…
– Извини, я дурочка.
– Нет, что ты, моя дорогая. Но просто лишь немногие инициации носят искупительный характер, и я сомневаюсь, что спуск в ад может чему-нибудь научить. Он только ускоряет уже существующий процесс и обычно означает деградацию. Видишь ли, в аду не хватает энергии, чтобы изменить что-то. Вот в чем смысл ада.
– Я думаю, по крайней мере, человек там узнаёт, кто он такой на самом деле.
– Даже не это. В конце концов, что такое человек? Мы – тени, Мэри, тени.
– Я уверена, что ты там не деградировал.
– Перестань, перестань, это неподходящие разговоры для славной девушки в такой славный день.
– Вилли, ты займешься со мной немецким – позже?
– Если хочешь, дитя мое. Но зачем тебе немецкий? Он не так уж важен. Почти все важнее изучения немецкого.
– Но я бы хотела все делить с тобой, – сказала она, – твои воспоминания, твой язык, твою музыку, твою работу. И не могу. Я всего лишь, всего лишь женщина.
– Женщина, но это значит много.
– Нет, не много.
Она встала и подошла к окну. Подоконник запылился, и мертвая муха висела на паутине, свешиваясь с рамы. Мэри подумала: надо бы прибраться. Швейцарский бинокль, его серый кожаный футляр тоже запылились. Мэри рассеянно взяла его в руки. Сквозь магическое стекло она увидела край моря, маленькие волны с белыми завитками, разливающиеся среди камней. Потом она увидела две большие сгорбившиеся фигуры. Это были Дьюкейн и Пола, они сидели у воды и были явно увлечены своим разговором. Мэри раздраженно отложила бинокль.
– Мэри.
– Да, Вилли.
– Иди сюда.
Она вернулась, смутная, напряженная, и погрузила свои пальцы в его серебряную шевелюру.
– Мэри, я никогда не смогу жениться на тебе, я никогда не смогу жениться ни на ком.
Пальцы Мэри замерли. Потом она провела ими назад по волосам, ощутив легкую испарину его головы.
– Все хорошо, Вилли.
– Прости меня, моя дорогая.
– Все хорошо, я жалею, что встревожила тебя.
– Нет, ты не встревожила меня. Ты сделала мне много добра. Ты оживила меня.
– Я рада…
– Я теперь так много ем. Скоро я буду толстым, как Октавиен.
– Я рада. Я бы хотела, чтобы Кейт не болтала о нас так много.
– Она перестанет. Все будет как прежде.
– Тео будет счастлив. Он-то думал, что потерял тебя.
– Тео – осел.
– Все будет как прежде между нами.
Она погладила его лоб, глядя через его голову на книжные полки. Она не хочет, чтобы все было как раньше. Она хочет великих перемен в своей жизни. Вдруг, как большой медведь, внутри нее поднялась сильная темная боль.