– Она не жгучая, – сказала Мэри. – Эта не жжется. И я не девушка.
Упорное нежелание Вилли изучать местную флору, так же как и вообще местную жизнь, сначала возмущало, а потом очаровало ее.
– Девушка, девушка, – повторил он мягко.
Хотел ли Вилли стать поэтом, думала Мэри. Ей захотелось притронуться к нему, но она знала, что сейчас этого делать не стоит. Она сказала:
– Вилли, я бы хотела, чтобы ты зашел к нам и повидался с Тео.
– Я никуда не хожу и никого не вижу. Люди приходят ко мне.
– Да, я знаю. Но я думаю, он нуждается в тебе…
– Нет, нет. В его мире я – ненужная гипотеза.
– Не согласна. Ты совсем особенный для него.
– Только один человек особенный для Тео, и это, разумеется, не я. Расскажи мне, как все остальные, как твой красавец-сын?
– Ох, я вспомнила, Вилли, не мог бы ты немного натаскать Пирса в латыни в эти выходные? Он ужасно беспокоится о своей латыни.
– Да, конечно. Я могу с ним позаниматься в любой день в это же время.
Вилли не принимал посетителей после шести. Он объяснял это тем, что работает в это время, но Мэри сомневалась. В поисках ключа к внутреннему замку Вилли она часто размышляла о природе его одиночества. Каково ему было вечерами, ночами? Однажды сильное любопытство заставило ее неожиданно зайти к нему около девяти. Свет был выключен, и он сидел рядом с мерцающим очагом; ей показалось, что он плачет. Вилли был так поражен и раздосадован ее поздним визитом, что она больше не осмеливалась повторить его.
– Кажется, он думает, что с греческим у него все в порядке. Хотя я должна сказать, ему далеко до близнецов, как по-моему.
– Да, – сказал Вилли, – их греческий просто erstaunlich[10].
Мэри раздражало, когда Вилли употреблял немецкие слова или фразы. В первое лето, когда он только приехал, она уговорила его учить ее немецкому и несколько раз в неделю по утрам тратила на это час. Вилли вежливо прекратил это занятие после того, как стало ясно, что у Мэри нет времени, чтобы делать все необходимые упражнения и домашние задания, и был очень огорчен ее неудачей. Мэри не любила вспоминать об этом. Следующим летом он уделял такое же время Поле, и они вместе прочли целиком вслух «Илиаду» и «Одиссею». Тогда Мэри физически остро страдала от ревности.
– В чем дело? – спросил он с сильным акцентом.
– Ни в чем, – коротко сказала она, но знала, что Вилли точно угадал, о чем она подумала.
– Что происходит с Полой? – спросил Вилли. Мысли Вилли и Мэри часто забавным образом совпадали, когда она бродила по комнате, а он наблюдал за ней.
– А что?
– Мне кажется, она чем-то обеспокоена, или испугана, или что-то такое.