– Она опять заимела новую машину, – сказала Кейзи.
– Я бы просила вас называть имена тех, о ком вы говорите, а не называть всех «она».
– Моя сестра.
Бóльшую часть жизни Кейзи пожрала забота о захворавшей матери, которую она, впрочем, иначе как «старая сука» не называла, и она была не в состоянии простить сестру, избегнувшую той же участи и нашедшую богатого мужа. Краснолицая, с головой в кудряшках, плотная Кейзи часто вдруг принималась рыдать у телевизора, когда там показывали что-нибудь печальное, вызывая у Мэри деятельное и взволнованное сострадание.
– Какой марки? – спросила Пола. Она все еще была мыслями вся в Лукреции, прикидывая, не будет ли для школьников на экзамене слишком труден отрывок из него.
– «Триумф» или что-то в этом духе. Некоторым такие нравятся. Поездки на Коста-Брава и все такое.
– А мы сегодня опять видели ту же самую летающую тарелку, – объявила Генриетта, вернувшись с Монрозом, котом Барбары. Близнецы часто делали подобное утверждение.
– Серьезно? – спросила Мэри. – Генриетта, пожалуйста, не надо ставить Монроза на стол.
Монроз был крупным, кофейного цвета, полосатым животным с золотистыми глазами, совершенно квадратным туловищем, с прямыми ногами, чья упорная глубокая погруженность в себя постоянно возбуждала между детьми яростные споры относительно его умственных способностей. Они постоянно предпринимали проверку интеллекта Монроза, но к окончательным выводам так и не пришли, поскольку близнецы были склонны считать, что взаимодействие с человеческой расой не является признаком большого ума. У Монроза был один несомненный талант – он мог простым волевым усилием заставить свою прилизанную шерстку вдруг встопорщиться, так что из гладкого полосатого куба всегда мог превратиться по желанию в пушистый шар. Дети говорили: «Монроз превращается в птичку».
– Только не спрашивайте меня, откуда у них деньги, – сказала Кейзи, – а то сделаетесь социалисткой.
– Но вы ведь социалистка, Кейзи, – сказала Мэри. Они все, конечно, придерживались социалистических убеждений. Но только Кейзи открыто заявляла об этом.
– Я и не отрекаюсь, я только хотела сказать, что этого было бы достаточно, чтобы и вы стали ею.
– А вы знаете, какая птица самая большая на свете? – спросил Эдвард, проталкиваясь между Мэри и своей сестрой.
– Нет. Какая?
– Казуар. Он ест папуасов. Он их убивает своими ногами.
– А я думаю, кондор еще больше, – заметила Генриетта.
– Это зависит от того, что ты берешь во внимание – размах крыльев или вес, – рассудил Эдвард.
– А про альбатроса забыли? – спросила Пола. Она уже была готова вступить с детьми в серьезную полемику, неизменно относясь к ним как к взрослым разумным людям.