Ленивый, угрюмый летний вечер отяжелел от пыли и испарений бензина, и усталость возвращающихся домой человеческих существ стелилась вдоль Ноттинг-Хилла, как отравляющий газ. Постоянный грохот транспорта трансформировался порой в яркий свет, искажающий фасады домов и лица людей. Весь район вибрировал, дергался и легко съезжал в сторону, как будто бы посторонние и злые силы пытались через пробелы, узелки и маленькие сумасшедшие углы, в которых линиям не удавалось сомкнуться, просочиться в обыкновенный мир.
Дьюкейн торопился, сверяя свой путь по маленькому чертежу, занесенному им в блокнот, чтобы легче отыскать дорогу к месту, где жил Макграт. Он несколько волновался по поводу этого неожиданного визита. Ему не нравилось разыгрывать из себя нахала, и расчетливо выверенное нахальство как раз и было необходимо в этом случае. Его волновало, не окажется ли это бессмысленным. Если уж нужно действовать напористо, то нужно делать это быстро и эффективно и достигать желаемого результата. Но, к несчастью, он так мало знал о своей жертве и был не уверен, подействует ли на него угроза. И если преимущество неожиданности не сработает, Макграт может отказаться говорить, может настаивать на своих правах и вообще «обозлиться».
За всеми этими размышлениями стоял тот нервирующий факт, что расследование зашло в тупик. Премьер-министр требовал предварительного доклада, а Октавиен, хотя и не говорил ничего, начинал нервничать. Газета так и не выдавала полученные сведения, розыск Джорджа Дройзена на Флит-стрит ни к чему не привел, а напасть на след Елены Троянской представлялось невозможным. Дьюкейн обыскал кабинет Рэдичи в офисе и не обнаружил ничего интересного, а обещанное разрешение осмотреть дом Рэдичи и взглянуть на его счет в банке задерживалось по техническим причинам. Дьюкейн имел право жаловаться на то, что если расследование не имело определенного статуса, то оно и не могло быть успешным. Но он согласился вести его на этих условиях и поэтому не мог допустить мысли о неудаче и о том, чтобы подвести Октавиена. Макграт по-прежнему был его единственной зацепкой, и все зависело от того, удастся ли разговорить его. Эта мысль заставила Дьюкейна еще больше занервничать, когда он свернул на улицу Макграта.
Макграт жил на шумной узкой улочке, по сторонам которой стояли дома с облупившимися фасадами, в некоторых из них помещались лавочки и магазины. Почти все двери были распахнуты, большинство обитателей, основная часть которых были цветные, либо сидели на улице, либо высовывались из окон. Номера были далеко не на всех домах. Дьюкейн отсчитал от последнего дома, на котором красовался номер, и смог найти дверь, на которой среди большого списка имен и звонков обнаружилось имя Макграта. Он колебался, прежде чем нажать на звонок, сердце его отчаянно билось… Он мрачно подумал: похоже на любовное свидание! И при этой мысли в его уме промелькнуло воспоминание о Джессике, как будто большая черная птица пронеслась прямо над головой. Он собирался увидеться с ней завтра.