— Батька, ты ранен?! Надо отходить!
— Некуда отходить! — закричал я. — Вперёд! Только вперёд! Уничтожим боярских холуёв! Соколы, за мной!
Оглушительно свистя и размахивая саблей, я направил коня в толпу дворян. Они испуганно шарахались от меня с криками:
— Разин! Разин!!!
Двое кинулись ко мне наперерез. Чертёнок чуть отстал, и я услышал, как прогремел его выстрел. Его стали теснить. Отчаянно матерясь, Чертёнок вертелся в седле, размахивая саблей. Одного храбреца-дворянина я срезал саблей, и чернобородая голова в золочёной мисюрке покатилась по земле, скаля зубы. В это время второй прыгнул на меня со спины и схватил за шею. Я выпал из седла. Он — за мной.
— Вот ты, вор, и попался! — зашипел мне с ненавистью дворянин.
Он крепко прижимал меня к земле, придавив тяжёлыми доспехами.
Не было сил перевернуться или сбросить его. Чужие руки вцепились в мою шею и стали душить.
— Живым я тебя не выпущу, тать! — выдохнул он мне в ухо.
Я резко двинул головой назад и ударил его в лицо. Хватка дворянина ослабела, он стал ругаться, и я вывернулся из-под него, улучив удобный момент. Мы, сцепив зубы и тяжело сопя, молча катались по земле. Рана давала себя знать, и дворянин прижал меня к земле и вновь схватил за горло. В это время подоспели казаки и рубанули по нему шашками. Дворянин поник мне на грудь и ослабил хватку. Я отшвырнул его в сторону и стал осторожно подниматься:
— Что, пёс, моя взяла?!
Горевшие ненавистью глаза моего недавнего противника подёрнулись мертвенной пеленой, и он не успел ничего ответить. Мелькнула острая сабля Чертёнка, отделив голову от тела. Я огляделся — в вечерних сумерках мелькали серые силуэты сражающихся, кричали люди и раненые кони, неся смерть, звенели сабли, гремели пищали и пушки. Меня окружили казаки.
— Смотрите, атаман шатается! Он ранен.
— Я не ранен. Робята, подайте коня — разобьём Барятинского! — я покачнулся.
— Батька ранен! — закричал Чертёнок. — Хватайте его и уходим! Всё…
— Нет, не всё! — возразил я, но глаза закрыл кровавый туман, и я потерял сознание…
Барятинский дал нам уйти к острогу, а сам, не теряя времени, ночью стал обозом недалеко от города, окружив свой стан обозными телегами и пушками. Я наблюдал с вала за его пушками, скрипя зубами от ненависти, не замечая, как меня сотрясает озноб. Повязка на ноге вновь пропиталась кровью. Повязка на голове съехала, обнажив рану на лбу холодному ветру. Пальцами я крепко сжал посох, на который теперь опирался.
— Шёл бы ты, батька в избу — нечего стоять на холоде! — раздался голос Чертёнка.
— Заткнись, иуда! — закричал я, повернувшись к нему с искажённым от ярости лицом. — Ты вывел меня из боя и погубил всё дело!