Нина, я её погубила! Ты понимаешь — оттолкнула, оттолкнула! Что она обо мне подумала в последнюю свою минуточку!
Марийка плакала, всхлипывая по-детски, упав лицом в колени Нины. Та гладила её густые волосы, осторожно касалась покрытых корочкой ссадин на шее и молчала.
Когда Марийка утихла, Нина прошептала:
— Как мы вас ждали! Могикан сам не свой. Каждое утро я к нему, он головой мотнёт, губы подтянет и ни слова. Однажды, видать, я его допекла, он как гаркнет: «Ты заботишься об одной Марийке, а у меня 28 Мариек и 100 Иванов здесь вот, на этой шее!»
После поутих, улыбнулся, показал поочерёдно на поседевшие виски. Это, говорит, Анна, а это — Марийка. Позавчера кликнул меня, смеётся: «Твоя Марийка летит, отвези постельное бельё на квартиру, я выпросил новое на складе». И ещё добавил: «Приходил давеча молодой лётчик, спрашивал Анну, оставил свою фамилию, полевую почту. Я ему ничего не ответил, а тебя, Нина, прошу навести справки о нём — кто да что, откуда Лисицину знает».
Марийка подняла голову, проглотила комок слёз, застрявший в горле, прошептала:
— Это Алёша, Алексей Жандорак. Он Анну нашу любит.
…В восемь утра Марийка стояла уже в кабинете Богданова. Тот встретил её радостно, начал вспоминать какие-то эпизоды из той, такой далёкой для Марийки жизни, когда она здесь училась.
— Девка ты боевая, это мы все усвоили в школе. Но до сих пор мне не ясно вот что. Помнишь, привезли мы вас на парашютную подготовку. Первый и второй прыжок ты сделала, как все, — карабинчик на верёвку, шнур вытягивает парашют маленький, затем большой, хочешь ты этого или не хочешь, а летишь уже под куполом. Было утро, ты прыгала, как сейчас помню, во второй пятёрке. Прыгнула, а парашют не раскрывается. Летела, летела, и у самой земли, бац — купол вырос над тобой. Признайся, как было дело? Я знаю, ты нам тогда головы морочила, дескать, шнур был гнилой, оборвался, не вытянув парашютик.
— Морочила, верно, Николай Иванович, — вздохнула Марийка. — Не надела я эту защёлку на верёвку, прыгнула, да и всё, когда инструктор отвернулся. Захотелось узнать, что я значу. Мчусь, рука на кольце. Покувыркало меня, потом выравнялась, глянь, а земля уж вот она. Нет, думаю, ещё погожу; наконец, дёрнула за кольцо. Шмякнулась я хорошенько, конечно, но расчёт мой был верный. Напугала вас всех, теперь могу извиниться — понимаю, глупость сотворила. Не здесь надо храбрость показывать.
Богданов внимательно слушал её и постепенно прозревал — перед ним сидела не та прежняя беззаботная хохотунья, «парень в юбке», а взрослый, измученный человек…