Море он видел ранее, но оно было синее, ласковое. С берега близ Корсуня им любовался. А тут смотрел сверху, сквозь некий блеклый свет, и водное пространство внизу казалось чешуйчатым, темным, как спина Ящера, к которому он приникал. И еще оно казалось огромным, бескрайним. Ему не было конца, как и самому полету. Сколько же они летят?
Что полет был долгим, можно было сообразить уже по тому, что и сам мощный Ящер как будто стал выбиваться из сил. В какой-то миг он сложил средние крылья, нес тело и сидевших на нем только на первых, самых больших, и последних, удерживающих хвост. Средние же сложились, накрыв Саву и привязанного с другой стороны хребта, оплетенного веревками Жишигу. Крылья были жесткие, темные, ничего из-под них не разглядишь. Добрыне, который устроился на гребне хребта чудища, было удобнее. Сава порой видел посадника, пригнувшегося к чешуйчатому основанию мощной шеи, словно наездник на понесшем скакуне. Вот уж действительно – понесшем. И только один раз Добрыня вскрикнул, когда новый овал возник в пространстве и Ящер уверенно направился в него. Проскочил, только ветром ледяным обдало. И вдруг померещилось, что навстречу летит глухой довольный хохот. Он доносился откуда-то издалека, но приближался, становился громче. Жуткий был смех, удовлетворенный, торжествующий, недобрый. Так может смеяться лишь темная нечисть. От обуявшего его страха Саве безмерно захотелось взмолиться… Но сдержался. Испугался, что если нарушит ту силу, которая несла, то просто свалится вниз, куда-то в темную бездну.
Но бездна темной уже не была. Когда средние крылья вновь взмыли и Сава поднял голову, то заметил мерцающий сероватый свет, лес внизу, проплешины голой земли, сверкающие серебром озера. Рассмотреть все было непросто – Ящер теперь летел неровно, он дал передохнуть уставшим первым крыльям, но сил его словно не хватало, он парил рывками, то опускаясь, то вновь взмывая. И даже можно было различить сквозь дикий свист ветра рвущиеся из огромного тела какие-то надсадные звуки, похожие на тяжелый стон. Но хоть этого давящего хохота уже не слышалось! Зато совсем близко как будто кто-то произнес одно слово: «Хорошо!»
В какой-то миг самые большие крылья вновь раскрылись, сделали несколько широких взмахов и распластались. За ними раскрылись и парили следующие, и следующие. Полет выровнялся, но от этого легче не стало. Свист ветра усилился, уши накрепко заложило, кости все ломило. Сава словно оглох, желудок у него сжался, к горлу подступила тошнота. И как он ни крепился, все же его вывернуло наизнанку. Он задыхался, хватая воздух, которого, казалось, становилось меньше и меньше. В глазах темнело…