А ещё Перелесов подумал, что оставшаяся без привета мать, всё ещё живёт в мыслях отца, а он, его сын, почти не живёт. Если, конечно, когда-то жил. Как же можно говорить про отца, что он «никакой»? По-своему он очень даже «какой».
«Помнишь, как нас принимали в пионеры на Красной площади? — спросил Авдотьев. — Ни одного живого слова».
Перелесов очень даже хорошо помнил. Это происходило двадцать второго апреля в день рождения Ленина. Дул наждачный ветер с крупитчатым снежком, а они стояли у Мавзолея в белых рубашках, держа в руках сложенные треугольником красные галстуки. Повязывали им на шее галстуки отличники-комсомольцы, победители районного конкурса «Выбираю профессию». «Кто это?» — прокуренно дыхнул на Перелесова, затягивая, как петлю, галстук, победитель-комсомолец, ткнув пальцем в октябрятскую звёздочку на его рубашке. «Ле… нин», — едва выговорил окоченевший Перелесов. «Кто такой Ленин?» — задал комсомолец ещё более странный вопрос. «Великий вождь!» — пискнул Перелесов, как его учили в школе. «Великая вошь!» — мрачно ухмыльнулся комсомолец.
Интересно, задумался Перелесов, глядя на проплывающую по Москве-реке баржу с разнокалиберными подержанными автомобилями и похаживающими по палубе ребятами в майках и широких спортивных штанах, какую профессию выбрал этот комсомолец? И ещё подумал, что Авдотьев не прав, слово комсомольца оказалось очень даже живым. Так сказать, отложенно живым. Правда, услышал его только один Перелесов.
«Я хочу вернуть», — глядя сквозь решётку из веток в небо, произнёс Авдотьев.
«Что вернуть? — не понял Перелесов. — Пионерскую организацию?»
«Жизнь».
«Кому?»
«Всем».
Перелесов знал, что у Авдотьева «не все дома», но он видел, как летает сконструированная им электронная птица в переливающемся лазерном оперении (вот бы кого на сцену вместо крылатой урны!), как ходят по столу, отбивая минуты чечёткой, часы в сапогах, видел непонятное устройство (они испытывали его на набережной), источающее импульсы, привлекающие насекомых. Сначала истерически зажужжали мухи. Потом появились пчёлы. Перелесов не подозревал, что на набережной Москвы-реки есть пчёлы. Откуда-то налетел целый рой, а потом из травы полезли жуки, закружились разноцветными клочьями бабочки. Авдотьев едва успел выключить напоминающее шпионскую рацию устройство, но всё-таки пчёлы их покусали. А ещё были очки со странными, словно моргающими толстыми стёклами, которые Авдотьев специально изготовил для Пра. В них у неё не кружилась голова, а газетные строчки, когда она читала «Советскую Россию» и «Завтра», не слипались. В авдотьевских очках Пра напоминала учёную марксистско-ленинскую черепаху, ни при каких обстоятельствах не потерпевшую бы выходки позорного комсомольца. Жаль, что её не было в тот день у Мавзолея. Да и воспроизводящий картины миллионолетней давности