«Знаешь, как американские солдаты называли местных девушек во время вьетнамской войны?» — спросил у Перелесова Авдотьев, когда тот рассказал ему про Элю.
Он в то время занимался психо-электронным, с помощью которого собирался изменить мир, устройством, а потому редко ходил на набережную. Пока что этот прибор походил на раскуроченный, хаотично мигающий системный блок со вставшими дыбом микросхемами. Перелесов видел его в так называемой мастерской — подвальной комнате за железной дверью, куда за небольшие деньги пустил Авдотьева дворник. Зачем-то Авдотьев приволок туда сиреневый, похожий на привидение, мужской манекен, которому аккуратно (овалом!) выпилил живот. Точно, спятил, подумал Перелесов. Объяснение Авдотьева, что это корпус (для чего?), его не удовлетворило.
«LBLM, — перешёл на английский Авдотьев. — Little Brown Love Mashine, и ещё уточняли, powering on rice».
«Моя, — уточнил Перелесов, — powering on chicken и денег не берёт».
«Не берёт?» — внимательно и строго, как если бы ему явилась мысль стать сутенёром при Эле, посмотрел на Перелесова Авдотьев.
«Не берёт», — подтвердил Перелесов.
«Просто любит тебя?».
«Даром, — пожал плечами Перелесов, — и, наверное, не только меня».
«Ты не понимаешь! — вдруг разволновался Авдотьев. — Она… святая!»
«А они, — кивнул Перелесов в сторону двух справлявших под липой малую нужду девушек (одна стрункой выстелилась над травой, а другая почти стояла на широких ногах), — тоже святые?»
«Они все святые, — сказал Авдотьев, — алтарницы контейнерной церкви».
«На курьих ножках», — вспомнил Элю Перелесов.
«К ним идут, когда некуда идти, — продолжил Авдотьев. — Когда человек внутри пуст и чёрен, как перегоревшая лампа. Бог через своих дочерей наделяет потерянных любовью, возвращает к жизни, зажигает свет. Love Mashine, powering on God!».
Перелесов подумал, что скоро Авдотьев вернётся в подвал к сиреневому манекену с выпиленным животом, а он — домой к Пра, выстиравшей и выгладившей перед отъездом его рубашки, и неизвестно, когда они снова увидятся. Португалия вдруг представилась ему картиной из зелёного луча, он только сейчас понял, как скучает по матери, как хочет с ней встретиться. В глазах предательски потеплело. Перелесов быстро нагнулся, схватился за шнурки на кроссовках.
«Даже если один из миллиона…» — прозвучало сверху. Перелесов посмотрел на Авдотьева, но тот точно молчал. Должно быть, послышалось или принесло ветром.
«Бог отнял у меня всё, — сказал Перелесов, — родителей, дом, жизнь, любовь и ничего не вернул через алтарниц контейнерной церкви. У меня осталась только… Пра, но она старая и больная».