У большинства его коллег в правительстве и других органах власти были похожие, запертые как сейф, глаза. К каждому имелся секретный код. Но это было дело интимное, сокрытое от посторонних, даже близких (по духу?) глаз. Список секретных кодов несомненно был у Самого, но он не злоупотреблял этим знанием, не лез в чужое личное пространство. Разве только, если обладатель (или временный хранитель) сейфа собирался с ним исчезнуть. Но и то не всегда. Люди несовершенны, говорил Сам, а Россия бесконечно щедра, от неё не убудет. А если и убудет материально, прибудет духовно. В этом (он любил цитировать Достоевского) её спасение. Нам — всё (было непонятно, шутит Сам или говорит серьёзно), русскому народу — вера и духовность. Чем меньше собственности у народа, тем выше должна быть его духовность и крепче вера в тех, кто от этой собственности его избавил!
Вот такие парни, не щадя себя — все силы работе! — поднимают Россию с колен, как бурлаки, хрипя, волокут её в будущее, мысленно усмехнулся Перелесов и — одновременно — как бы посмотрел на себя глазами Самого. Он давно определил подобный образ мыслей, как верноподданническую иронию. Сам не мог не замечать её в представителях третьего поколения реформаторов, но пока прощал, потому что тоже был ей не чужд. «Четвёртого поколения реформаторов Россия не переживёт», — заметил он, подписывая указ о назначении главой госкорпорации сельхозмашиностроения двадцатилетнего внука своего старого друга — бывшего вице-премьера, а ныне простого российского миллиардера.
Перелесов долго, не веря (непроницаемым) глазам, смотрел на рубашку Максима — серо-белую в чёрных, похожих на жуков, овалах. Он помнил эту рубашку, она даже иногда ему снилась в короткометражных документальных и полнометражных художественных снах. Когда они испытывали на набережной Москвы-реки передатчик (или генератор?) для насекомых, жуки облепили рубашку Авдотьева, и она зашевелилась на нём, как живая кольчуга. Перелесову вдруг показалось, что и сейчас на рубашке происходит потаённое движение.
— Да-да, отцовская рубашечка, — подтвердил Максим, — от него осталась кое-какая одежда.
Взгляд Перелесова невольно скользнул вниз.
— Ботинки мои, — сказал Максим, — у меня нога больше на один размер.
— Как ты меня нашёл? — поинтересовался Перелесов, пытаясь «по одёжке» определить социальный статус Максима. Хотя рубашка в чёрных овалах (жуках?) честно рапортовала об отсутствии такового.
— Мода обречена на повторение, — охотно поддержал тему Максим. — Человек ведь физически не меняется. Но это касается только качественных, дорогих вещей. Дешёвка сходит быстро.