Монастырское «сидение» пошло на пользу Наталье Кирилловне, которая просто расцвела в окружении алчущих ее покровительства бояр. Правда, была одна печаль, которая тревожила ее сердце. Ее любимый братец Левушка на радостях пил не переставая, и от этого бывал иногда чересчур игрив. Царицу радовало все: и окружающий ее почет, и заискивание тех, кто успел поставить на ее Петруше крест, и мысли о том, как злобствует в Кремле «змея Сонька». Особенно приятно было отправлять назад ни с чем присылаемые ею посольства. Ништо? Это ей за убитых братьев, насильно постриженного в монахи отца и годы забвения, которые пришлось пережить честолюбивой царице.
Подначиваемый окружающими Петр тоже имел большой счет к старшей сестре. С того страшного дня, когда на его глазах стрельцы убивали людей, у мальчика случались приступы эпилепсии и начинала дергаться голова, пугая случайных людей. Еще больше ненавидел он Шакловитого, поклявшегося, по уверению полковника Цыклера, убить молодого царя.
Какова же была радость, когда очередная партия стрельцов, пришедшая в Троицу, приволокла с собой его врага, который был избит так, что с трудом мог стоять! Шакловитого заперли в монастырском подземелье, и им занялся «князь-кесарь», вечный участник пьяных царских дебошей, страшный Федор Юрьевич Ромодановский. Петр сначала отказался присутствовать при пытках «Сонькиного аманта», но затем любопытство пересилило, и он спустился в монастырский подвал, заваленный пыльным хламом. Откуда-то потянуло горелым мясом, и Петр в сопровождении верного Алексашки пошел на запах. Когда он вошел в камеру, то в окровавленном человеке с трудом узнал красавца Шакловитого.
Тот висел на неестественно вывернутых руках, кожа спины до костей рассечена ударами кнута, а на боках и животе вздулись пузырями и лопнули следы от раскаленных прутьев. Пленник был без сознания, и с его разбитых губ капала кровь.
При виде царя Ромодановский с Борисом Голицыным поднялись, приказав палачу с помощниками, чтобы те привели Шакловитого в чувство. После второго ведра холодной воды, вылитой на голову, Федор застонал и открыл глаза. Перед ним с кривой улыбкой на губах и выражением брезгливого любопытства стоял Петр. Ноздри победителя раздувались, в глазах было что-то хищное.
— Ну и как? — спросил Петр, и трудно было понять, к кому обращен его вопрос.
— Молчит, Иуда, — отозвался, отдуваясь, тучный Ромодановский. — Ну, ничего, он у нас заговорит.
Подняв голову Шакловитого за слипшиеся волосы, царь заглянул ему в лицо.
— Меня убить замыслил, сволочь? А сейчас небось жалеешь, что на свет родился?