— Татьяна Михайловна тоже в Троицу поехала. Постыдилась прийти к тебе проститься. Велела передать, что прощения просит слезно, но ничего поделать не может. Про то, что делает Петька в Троицком, нехорошие слухи ходят, вот все и боятся ему перечить… Пообещала заступиться за тебя перед братом.
— А ты что не поехала вместе с ней?
— Куда же я поеду от тебя, Сонечка, — заплакала вдруг долго крепившаяся Марфа, — а ты как без меня останешься? Мы уж с тобой как-нибудь. Верка твоя побежала узнать, что в Москве делается, а то ведь, сидючи в тереме, и не знаешь ничего… Хочешь чего-нибудь покушать? Я сейчас пошлю Машку на кухню, чтобы принесла чего.
— Не буду я ничего, Марфуша. Не хочется. Лучше собирайся да езжай к нарышкинскому «волчонку», пока не поздно.
— Я? Ни за что! Мы с тобой…
— Марфа, послушай меня внимательно. — Сделав усилие, Софья села на постели. — Мы уже не «мы». Есть я, и есть все остальные. Поезжай к Петру. Может, он тебя не тронет и, когда-нибудь потом, ты что-нибудь сможешь для меня сделать. От того, что мы обе попадем в монастырь или, того хуже, в тюрьму, ни тебе, ни мне лучше не станет. А увидишь тетку, передай, что я велела кланяться и сказать, что зла на нее не держу. Я тоже поеду за тобой, только вот немного отдохну. Мне здесь тоже делать нечего… А о Васе ничего не слышно?
— Пока нет, но, может, Верка что узнает… А ты все-таки поешь. Тебе столько всего предстоит, что надо быть сильной. Ты же не хочешь с голоду перед Петькой в обморок упасть?
Так, с причитаниями и увещеваниями, Марфе все-таки удалось накормить Софью, а там появилась и верная царицына служанка, как обычно, с ворохом новостей.
— Царь Иоанн Алексеевич, говорят, получил от брата письмо, что, мол, Петр Алексеевич ему предлагает править вместе, а зазорному лицу, то есть тебе, Великая государыня, невмочно быть с ними.
(«Эх, Ванечка, Ванечка, и в кого ты такой уродился?» — вспомнила Софья их сидение под лестницей в первый день Стрелецкого бунта.) Иоанн Алексеевич, как опять-таки говорят, письму обрадовался и на все согласился. В Москве остались одни старики, бабы да дети малые, а все мужчины поехали в Троицу на поклон к Петру Алексеевичу. Говорят, что князя Василия из Медведкова тоже туда затребовали… Государыня-матушка, а мы-то что с тобой делать будем? — Она шмыгнула носом, жалобно глядя на Софью.
— Мы тоже туда поедем, — решительно проговорила царевна. — Может, мне удастся поговорить с «волчонком». Он хоть и буен, но глуп. Попробую убедить его не преследовать тех, кто был рядом со мной все эти годы. Тешу себя надеждой, что тогда он будет милостив к тебе, Марфуша, Федору Леонтьевичу и Василию Васильевичу. А в обмен на эту милость попрошусь в монастырь. По мне сейчас что воля, что неволя — одно и то же.