— Сейчас врежет! — сказал толстый дядька, стоящий прямо перед мальчиком. — Быстрее обслуживайте, а то мы под дождь попадём!
Молния разорвала свинцово-тёмные низкие тучи прямо над головой. Киоск вздрагивал от каждого раската грома.
Отец замахал рукой:
— Давай быстрее в машину!
— Сейчас, папа, сейчас. Бутылку минералки, — Пётр сунул деньги в окошко.
В это мгновение стало так темно, словно в квартире поздним вечером, когда вдруг перегорает лампочка. Даже дождь прекратился, и яркая вспышка молнии ослепила Петра, он зажмурил глаза. Острие молнии ударило прямо в машину, стоящую рядом с пирамидон пустых металлических бочек.
Грохот, взрыв, огонь, крики, катящиеся по асфальту пустые бочки. Мальчик стоял, словно удар молнии превратил его в камень. Машина, в которой остался отец, горела.
— Папа! — истошно закричал мальчик, бросаясь к пылающему автомобилю.
Если бы не толстяк, тот самый, который стоял в очереди, то Пётр наверняка угодил бы в пламя. Толстый дядька схватил мальчишку, прижал к себе, оттащил в сторону. А потом Ларин потерял сознание.
Как он оказался в больнице, мальчик не помнил. Когда открыл глаза, увидел над собой сверкающий штатив капельницы и бутылку прозрачной жидкости, висящую над головой вверх дном. Из бутылки капля за каплей медленно, как слёзы, стекала прозрачная жидкость. Пётр пошевелил пальцами и услышал знакомый голос. Он скосил глаза и увидел бабушку. Она сидела в белом халате, накинутом на плечи, маленькая, сгорбленная, в чёрном платочке в мелкую белую крапинку. Глаза бабушки были покрасневшими от пролитых слёз.
— Здравствуй, Петенька, — сказала она. Её сухая прохладная ладонь легла мальчику на лоб, опустила его веки.
«Зачем это папа привёз бабушку? Ведь обычно они сами ездили к ней. А может, это я у бабушки, в её доме с белыми стенами внутри?» — размышлял мальчик.
— Поспи, касатик, — услышал он нежный, спокойный голос.
— А папа где? У Дроздовых остался?
— Папы у тебя больше нет.
Ладонь, до этого приятно холодящая лоб, вдруг начала теплеть, становясь всё горячее. Жар прошёл через всё тело от головы до кончиков пальцев на ногах.
— Ему там хорошо, — сказала бабушка, как бы отсекая последующие вопросы, — ему там очень хорошо.
И тут до него дошло. До этого разорванные, существующие каждая по отдельности картинки слились воедино и быстро пронеслись перед мысленным взором, как на перемотке видеокассеты.
«Папы больше нет…» — хотел сказать мальчик, но губы не шевелились.
От жара бабушкиной руки Пётр провалился в глубокий сон, без сновидений. Он не слышал, как сестра меняла капельницу, как врачи пытались выпроводить бабушку, а та не уходила. И смог это сделать лишь врач Дроздов, чувствовавший себя в любой больнице как дома.