— Быть подле тебя, это — моя обязанность, — настойчиво повторила она.
— Скучная обязанность, — поправил он ее.
Она опустилась в кресло, ощущая во всех членах неловкость, точно она выходила на сцену.
— Я зашла к тебе, чтоб справиться о твоем здоровье, — сказала она, пытаясь сделать свои глаза приветливыми, между тем как ее томили ужас, тоска и скорбь.
Он ничего не ответил и понуро молчал. Можно было подумать, что он дремлет. Она почувствовала холод в руках и боялась пошевелиться. Он как-то перевалился набок, вскидывая ногу на ногу и сипя.
— Ты, конечно, — вдруг заговорил он, — выйдешь замуж, когда я умру, и хорошо сделаешь, конечно. Ты еще так молода и так… прекрасна, — с трудом выговорил он это последнее слово, — но я хотел бы обратиться к тебе с большою просьбой…
Он сипло задышал, видимо борясь с собою и волнуясь.
«С какою просьбой?» — хотелось спросить ей, но губы не повиновались, ей было тяжело и страшно.
— Я хочу просить тебя не выходить замуж, — выговорил он, — только за…
Он замолчал, ибо его губы свернулись в непреодолимую гримасу.
Ей стало холодно от ожидания и тоски.
— Ты за кого хочешь, выходи замуж, — поправился он, — но только не… за Ингушевича, — наконец выговорил он, видимо с трудом одолев препятствие. — Я прошу тебя, — выговорил он почти с мольбой.
Она молчала, потупив глаза, бледная, оцепенелая.
«Почему? — хотелось спросить ей с тоскою. — Почему?»
Но она тягостно молчала, бессильно опустив обтиснувшие руки, словно погружаясь в холодную, темную и жуткую пустоту.
— Ты мне не можешь дать обещания на этот вопрос? — опять спросил он почти вкрадчиво, словно ползая по ней умоляющим взором. И, свильнув глазами, продолжал: — Видишь ли, я считаю Ингушевича слишком для тебя неподходящим, слишком молодым, слишком непрактичным, что ли, слишком мелким по его коммерческой фантазии…
Он замолчал, обессилев, уставясь на ее лице упрямым неподвижным взором.
— Видишь ли, — заговорила она после долгой-долгой паузы, чувствуя, что надо прервать молчание, заминаясь на словах, — я никогда серьезно не думала («разве и не думала?» — мелькнуло в ней), — да, не думала, выйду ли я замуж, а тем наипаче — за кого именно. — Ее губы сердито передернулись.
Он не сводил с нее глаз.
— Но если ты хочешь, если это тебя может успокоить, — заговорила она вновь, — хотя я, право же, удивляюсь этому твоему вопросу и даже нахожу его для себя оскорбительным, но если хочешь, я даю тебе это обещание… с легким сердцем, — добавила она с поспешностью.
— Да? — спросил он, но уже равнодушно, тускло и вяло.
«Солгала, — подвел он мысленно итог, — спокойненько, вежливо и учтиво солгала!» Весь интерес разговора для него, видимо, окончательно потух. Но он все-таки сказал ей еще несколько вялых слов: