«Отчего все считают меня таким некрасивым, если мое лицо так симметрично? Почему?»
Но старый лес развеселил и оживил всех. На низком берегу узенькой Сутолки зажгли костер. Прыгали через него и смеялись и удаче, и неудаче. Кровь возбуждалась и зажигала щеки. Бросала в глаза цветные огни и обещала наслаждения, от которых мутилось сознание, сладко замирали сердца. Мужчинам приходило на мысль, что вокруг слишком мало женщин. Их надо было больше, как можно больше. Пусть было бы так же много, как звезд в небе. И пусть это заставило бы их соперничать в кокетстве и доступности. О, как бы это было хорошо и заманчиво!
После чая пили вишневую наливку, еще больше накалившую сердца. И желания стали еще необузданнее и жарче. Сделалось еще веселее. Всех потянуло петь. Пели хором. Пели поодиночке. Пели дуэтом: Кофточкин и Илюша — «Горные вершины», и на этот раз очень недурно. «Брат здешнего станового пристава», как он себя называл, промелодекламировал под гитару «Орел и змея» — Полонского, плоховато, но страшно. В фразе «вдруг змея его в сердце ужалила» слово «змея» он выкрикнул так громко и страшно, что Лидия Ивановна вскочила с ковра, раздавила чайное блюдце и истерично завизжала:
— Где змея? Ай, батюшки!
А Надежда Львовна полезла было на дерево.
Кофточкин успокоил обеих женщин:
— В стихотворении змея. Не бойтесь!
В перерывах между пением, красный от наливки Лев Семенович, любовно взяв под локоть Богавута, сообщал ему по секрету, шепотом:
— Ей-Богу же, я храню, как святыню, портрет Бебеля. Ей-Богу же!
— Где? — смущался Богавут.
— В кабинете. Под тюфяком. Ей-Богу же! Кстати, социал-демократы как называют друг друга? Коллегами?
— Товарищами!
— Ей-Богу же, товарищ! Но только никому ни гу-гу! А то дойдет до Петербурга… И что скажет тогда Вознесенский драгунский? Какое он взрастил чадо?
Лев Семенович расхохотался, весь заколыхавшись, закашлялся, поперхнулся и, подняв вверх указательный палец, горделиво воскликнул:
— Но только одним плечом! Одним! Другим — твердая власть и ничего больше! Эскадрон! — еще громче выкрикнул он вдруг голосом команды. — Спр-р-рава повзводно к твер-р-р-дой власти ша-а-гом м-а-а-арш!
И, молодцевато повернувшись, пошел к Лидии Ивановне.
Затем играли в горелки. Горели все поочередно, но мужчины ловили только одну Надежду Львовну. Богавуту, впрочем, она заметно поддалась сама, уклонившись от Кофточкина. Богавут, охватив ее на бегу за талию, успел жарко шепнуть:
— Ты любишь меня? Да?
И зноем обдал ее ответный, возбужденный шепот:
— А этого ты не видишь в моих глазах? И ты еще спрашиваешь?