— Клянусь! — с жаром ответил Илюша. — Клянусь чем хочешь!
— Я только такие дуэли и понимаю. Какие же это дуэли, которые… Только вот такие дуэли и интересны. Ведь да?
X
Было хмуро.
Ветер выл и говорил деревьям:
— Будет страшно, будет страшно! Вот увидите!
Деревья нагибали головы, шептались, не верили.
Мало ли о чем болтает ветер! Для него нет выше наслаждения, как попусту напугать их. Посмеяться над их робостью и, озоруя, умчаться неведомо куда. Старая береза, видавшая на своем веку виды, обросшая у корня мхом, ободряла соседок помоложе; не верила, вздыхая, шелестела:
— Шалит, шалит…
А молодые кустики верили, шарахались все в одну сторону, в испуге припадали к самой земле.
Богавут нетерпеливо ходил взад и вперед по аллее, слушая гуденье ветра и шелест деревьев, поджидая Надежду Львовну. Зачарованное ласками тело томилось жаждою встречи, тосковало, гневно высчитывая минуты. Но она не приходила; вероятно, надоедливо следующий по ее пятам Илюша мешал, пробуждая и в ней сердитое негодование. Но, может быть, она сумеет все-таки обмануть бдительность нелепого преследователя и придет сюда? О, если бы поскорее!
Богавут опустился на скамью и сжал ладонями виски. Ветер все гудел, точно пытался убедить и его:
— Будет страшно, — вот погоди!
И невольно в душе пробуждалось смятение; вспоминались темные ужасы, пережитые, едкие и косматые, вызывавшие озноб. И ветер рос. Весь сад уже охватывало смятение. Поверили и старые деревья. Шумели:
— Страшно!
Сизые, бесшумные тени целой гурьбой наполнили сад, прятались под кустиками от ветра. Ползком перебегали дорожки, пугливыми ватагами забивались в частый вишневник. Но ветер находил их и там, сердито разрывал чащи вишневника, выгонял снова на дорожки, гулко улюлюкал им вслед.
«И меня найдут! Скоро найдут здесь. Скоро! Скоро!» — подумал в смятении Богавут.
Он поднялся на ноги и заломил руки.
— Найдут, — прошептал он, — найдут.
И снова начнутся муки, которым нет названия.
И ужасы жадно припадут к телу, как бессонные сказочные вампиры.
— А-а, — простонал он.
Все сильное тело зажгло тоскою, как молодой дуб молнией.
— Я хочу жить, хочу жить! — стонал Богавут, весь изнемогая от тяжких воспоминаний.
Он поспешно пошел аллеей, вдруг одряхлев, как старик, сгорбившись, с бессильно болтающимися руками. Его сознание будто заколебало бурею. Воля словно расплющилась под ударами молота.
— Я хочу жить, жить, — безудержно стонало в нем все.
Он поспешно обогнул сад, прошел на бугор, спустился в глубокую лощинку, словно кто-то бежал за ним по пятам.
— А если ты, как и тот… Изуродуешь себе лицо, — робко и невнятно подсказал ему здесь темный ужас вздрагивающими губами.