— Ему захотелось тебя оприходовать, поэтому и поил.
Грубо, знаю. Но в его стиле, в его духе. Ничего удивительного.
Тяжело вздохнув, я подбираюсь поближе к его лицу. Глажу уже обеими руками, причем не только щеки. Особое внимание уделяю волосам — он знает, как я люблю его волосы.
— Прекрати, пожалуйста, — прошу.
— Так ты была не против? — надменность затапливает низкий голос.
— Джаспер, — грустно усмехаюсь, уткнувшись лицом в его шею, — ты ведь знаешь, что у меня есть любовник, верно?
— Моя мать считала, что их много не бывает, — ворчит он.
— Я так не считаю. Я уже давно все решила и выбрала.
Мужчина молчит. Ищет, что ответить, но сказать ему нечего. В чем в чем, а в том, что изменять я ему не намерена, давно мог убедиться. Еще сегодня, в баре, возле туалета. Еще сегодня, в баре, когда я послала «медведя» с его касаниями куда подальше.
— Журавль или синичка, Изабелла? — слышится над ухом шепотом Джаспера, когда его обладатель в конечном счете усмиряет вспышку ревности. Мне кажется, даже чуточку усмешки на его губах проскальзывает.
Я снова смотрю на него. И снова, как и впервые, когда он задал этот вопрос, вычерчиваю на светлой коже полукруг с тремя отходящими вниз лучами, — половину солнца. Лучше половина, чем ничего. Лучше стремиться к ней, чем к целому. Целое далеко, целое — в небе, как журавль. А меленькая и дорогая сердцу «синичка-половинка» — здесь. В моих объятьях.
Джаспер доволен ответом. Хитро взглянув на меня, он за миллисекунду меняет наше местоположение, переворачиваясь на живот. Теперь я на простынях. Теперь он нависает сверху.
И длинные волнистые волосы бежевого цвета — когда за окном солнышко, их блеск напоминает позолоту, я помню — щекочут мое лицо.
Мужчина наклоняется ко мне, пробравшись руками под спину. Приподнимает, заставляя полностью оказаться в своей власти.
— Пусть тебе чаще снятся кошмары, Белла, — шепчет, прежде чем вернуть мой поцелуй.
…Этой ночью надеть ночнушку обратно мне так и не приходится.
* * *
На шипящей сковородке жарится яичница. С удивленным выражением лица, как в первый раз, я стою, наблюдая за превращением неразборчивой бело-желтой массы в сначала густое, а затем твердое блюдо. Лениво поддеваю края деревянной лопаткой, чтобы не пригорали. С наслаждением посматриваю время от времени в окно, за которым солнечным пейзажем искрится пятачок сада с одной несчастной клумбой, а чуть вдалеке — блестящее маленькое озеро. Джаспер говорит, там водятся рыбки — он продает их местным детишкам в аквариумы. По воскресеньям.
Как сегодня, например…
Вообще, воскресенье — лучший день недели. И не потому, что выходной, и не потому, что последний. А потому, что домашний. По-настоящему, а не по какой-то причине. Не из-за того, что надо сказать, что он «домашний».