Мне тоже плевать. И мне тоже осталась всего капля — удар грома. Гром в горящем небе…
В такт ему, в такт отвратительному, пугающему и очень, очень громкому звуку, резким движением провожу ногтями по его поясу. Пониже… и чувствую внизу разлившееся, смешавшееся с моим собственным, тепло.
Буря окончена.
Я лежу на нем, полностью оккупировав грудь, талию и ноги. Я крепко обнимаю бледную шею, то и дело облизывая быстро пересыхающие губы. Мне холодно, но это не имеет значения. У меня кружится голова, но и на это плевать. И даже на жажду плевать. Главное — это то, что мне не страшно. Больше нет. Благодаря ему.
Все случившееся, как и кошмар, кажется нереальным. Со мной часто такое бывает — ложишься в постель, закрываешь глаза и ждешь тихий, понятный сон. Как и день — спокойный, безразмерный, с отсутствием какой-либо дряни. Плывешь по озеру на лодке, смотришь на розовых фламинго вдоль берега или каких-то мелких зверьков, разгрызающих орешки. Может быть, идешь по мокрому морскому песку. Ищешь ракушки. Поднимаешь голову — а небо голубое. Никого и ничего ужасного вокруг нет.
Ну а на деле изнанка фантазии, ее истинная сущность: грозы, крики и одуванчики, спрятавшие головки, — словом, все, доводящее до последней грани.
— Что сегодня? — как-то лениво спрашивает Джаспер, указательным пальцем прочертив линию вдоль моего позвоночника.
Против воли вздрагиваю. Сначала — от неожиданности, а лишь затем — от напоминания.
— То же самое…
— Ты так чудно все помнишь? — его интерес несвоевременен.
— Не забывается… — сжав зубы, бормочу я.
Джаспер молчит несколько секунд. Судя по всему, смотрит в окно, где от давно утихшей грозы осталось лишь полупрозрачное напоминание в виде мороси дождя. Холодного, разумеется. И неслышного.
— А Ронни ведь говорил тебе меньше пить, — хмыкает в конце концов он.
Мне становится обидно. Тем более когда он вспоминает про отца.
— Три бокала…
— И коктейль сверху, — безжалостно уточняет мужчина, — от твоего ухажера.
Я поднимаю голову. Я смотрю на его вспотевшее от недавнего действа и заострившееся от злости лицо. В глаза, где затаилась и ревность, и горечь, умело перемешанные друг с другом. В синие.
Мои глаза.
— У меня нет ухажеров, — снисходительно объясняю я ему, с нежностью прикоснувшись к гладковыбритой щеке. В руках приятная тяжесть, а потому моя улыбка только шире. Порой кажется, что только этому человеку я и готова улыбаться.
Джаспер фыркает.
— Этот людоед в баре…
— Всего-навсего посетитель.
— Он купил тебе выпивку!
Я киваю.
— Ему так захотелось.
Мужчина закатывает глаза, а затем с обвинением смотрит на меня. Хлестким таким взглядом…