— С вами мне не бывает грустно, девчонки.
Дочери улыбаются, самостоятельно сделав наши объятья крепче. Обвиваются вокруг меня и демонстрируют свою любовь — по-детски безбрежную, откровенную и такую чистую. Не могу налюбоваться.
…Мои роды не были неожиданными (как никак, тридцать восьмая неделя для двойни достаточный срок), но и ожидаемыми не были тоже. Около четырех утра, в день первой годовщины нашей свадьбы, на фоне светлеющего над морем неба и плавных лучей солнца, осторожно растекающихся акварелью между облаками, я проснулась от боли. Мы с Ксаем уже сталкивались с тренировочными схватками, из-за которых достаточно поволновались на восьмом месяце, и сперва я искренне хотела списать все на их повторение. Только вот ни от массажа, ни от прежде удобной позы легче не стало. Уже к пяти часам мы решили, что придется ехать в клинику сейчас.
У меня все было под контролем (конечно, настолько, насколько может быть) вплоть до предродовой палаты. На фоне отходящего ото сна греческого пейзажа, практически наслаждаясь легким бризом соленого моря, я даже улыбалась по дороге в госпиталь — долгожданная встреча с лисятами, вот она, как никогда близко! — была то эйфория, а может, совершенно логичные для нашего положения дел эмоции, мне неизвестно. Но в больнице, в окружении этих светлых простыней, робы в горошек и едва уловимого, но существующего запаха антисептиков, истерика накрыла меня с головой. Мне было больно — очень, и все чаще, мне было страшно — кожа побледнела, по телу пошли мурашки, а руки затряслись.
С той секунды все происходящее запоминалось отдельными кадрами, будто при ускоренной перемотке или в какой-то сюрреалистичной кинокартине-полубреду. Раз — и хватаюсь за руки Эдварда, присевшего в изголовье, чтобы меня успокоить. Раз — и сжимаю их так сильно, как никогда не думала, что смогу; плачу. Раз — и его голос, утешающе-нежный, совершенно спокойный, заливает комнату. Раз — и я прошу его, буквально задыхаясь, никуда не уходить, жалуюсь, что боюсь, жалуюсь, что устала, что мне плохо. Раз — и чувствую, как целует меня сперва в лоб, затем в висок, поглаживая скулы, обещает, что будет здесь от начала и до конца, что никогда меня не оставит. Раз — и приходит доктор, ее синяя униформа до боли крепко въедается в память. Раз — и я кричу, потому что терпеть это молча абсолютно точно больше невозможно. Раз — и осекаюсь, завидев живое страдание на лице Эдварда, на долю секунды не успевшего совладать с собой, чтобы поддержать меня; отчаянно плачу, окончательно сбивая дыхание. Я не хочу, чтобы ему было больно. Но и что так больно будет мне, не глядя на все прочитанные книги и пройденные курсы для будущих матерей, не представляла тоже.