Мы садимся ужинать в начале восьмого. Девочки лепечут что-то о послеобеденных занятиях рисованием и той книге, что мы читали, а Ксай терпеливо их слушает, живо интересуясь подробностями. Дамир изредка вставляет пару слов, все же большую часть ужина находясь в задумчивости. Малышки на какое-то время разгоняют это его состояние, предложив сыграть в прятки — а он обожает с ними играть.
Я уношу посуду со стола, а Эдвард моет ее на кухне. Царящее в гостиной детское оживление не добирается до нас в полной мере, а до них, я надеюсь, не доберется наш разговор.
— Как все прошло, Ксай?
— На первый взгляд — неплохо.
— Это абстрактно…
Эдвард хмурится — впервые за весь вечер — отставив тарелки в сторону. Вытирает руки полотенцем и, призывая все мое внимание, смотрит глаза в глаза.
— Диму Хоботовского, того, который тогда Дамира… он не в приюте больше.
— Его усыновили?..
— Он в колонии для несовершеннолетних, — достаточно быстро выдает Алексайо, мотнув головой. Взгляд у него очень тяжелый. — В школе, около полугода назад, он устроил большую драку — один мальчик сильно пострадал.
Я подхожу к мужу, обе ладони кладя ему на грудь. Эдвард тяжело вздыхает.
— Дамирка знает?
— Нет. Двое мальчишек, Наким и Миша, кажется, что пришли к нему той ночью, держались сегодня в стороне, не подходили к Дамиру… но я отдельно с ними говорил.
— Тебе было, что сказать им?
— Белла, они прежде всего — дети. И дети, у которых нет родителей, нет поддержки и нет никаких опор и ориентиров для того, чтобы четко различать плохое и хорошее. Однако они… сожалеют. Искренне. Оба собираются поступать в университет после окончания школы, всерьез заняты своим образованием и верят в лучшее будущее. Им очень стыдно за содеянное.
— В тебе действительно невероятно много понимания, Уникальный. И всепрощения.
Я ежусь от одного воспоминания удавки-ободка на шее моего мальчика, его вида в больнице, его слез, стенаний, кошмаров… это было не так давно, а уже прошло почти четыре года. Забывается? Я надеюсь. И чтобы не вспоминалось после сегодняшнего, когда окончательно должно пропасть из памяти. Пожалуйста.
— Я тоже получил прощение в свое время, Бельчонок — и от тебя в том числе, — терпеливо объясняет Ксай, обняв меня. — Они не хуже. Быть может, все у них сложится. В любом случае, я помогу, если понадобится — порой мы все нуждаемся во втором шансе.
Я хочу поспорить — мой материнский инстинкт или инстинкт самосохранения того требует — но осекаюсь. Когда-то Ксай дал второй шанс мне. И не один раз.
— Ты замечательный, Эдвард, хоть это и не новость. Я очень люблю твое доброе сердце.