— Между прочим, Элли сказала, что у нее не хватает пальцев сосчитать такие большие цифры, а Софин и вовсе сдалась, — сам себе докладывает Эдвард. Мне греет душу, что со смехом, хоть взгляд его ненароком, но останавливается на зеркале.
— Дамирка подкинет им идею про черепашку, — мне вспоминается тот день рождения Ксая, аквариум, мое маленькое золото рядом с золотом большим, и их откровенный разговор, детский и теплый — тогда вместе считали возраст Ксая. А я документировала на смартфон.
— Да уж, черепашка — само то.
Пальцы Эдварда все еще на моей талии, потирают спину, умиротворяя окончательно, а вот взгляд аметистов уже пространнее. Я расслабляюще глажу плечи мужа — уже почти массаж.
— Родной, уж мне точно с каждым проходящим годом ты нравишься все больше. Есть люди, которых время только красит.
— Тебе, Бельчонок, в комплиментах равных нет.
— Уж кто бы говорил, Алексайо.
Я привстаю на цыпочках, дотягиваясь до его губ. Легко целую их, улыбнувшись несменному клубничному аромату. Мы вернулись в Целеево, где не изменилось ничего, и ощущать, целовать, видеть Эдварда в этом доме — все равно что оглядывать прошлое и настоящее в одном лице. Он представить себе не может, что значит для меня, сколько бы ни пыталась об этом говорить. Перестану? Как бы не так. И такие ситуации лучше всего для откровений подходят — потому что любовь занимает лидирующие позиции, а близость безгранична.
— Ты мой, Ксай. По духу, по стилю жизни, по родству душ и физически тоже. Моя половинка, мое недостающее звено, без которого не быть целой. Мудрый, статный, взрослый мужчина. Обворожительный муж и великолепный, добрейший к нашим детям папа. Я тебя обожаю!
Я крепко прижимаюсь к Эдварду, сомкнув руки на его поясе. Целую сперва футболку на груди, затем — ключицу, после — шею и, под конец, недвижный уголок рта. А уже полноценно мои губы находит сам Аметистовый — так выражает ту часть эмоций, какая словам неподвластна.
Проникновенно-тронутые полуприкрытые глаза — в зрачке борются целомудренная благодарность и благодарность страстная. У Эдварда даже дыхание немного сбивается, хоть дальше поцелуя дело не заходит. Долгое воздержание, вот его плоды — я хочу мужа прямо здесь и столько раз, сколько дадут нам дети до своего пробуждения.
— Ты воспламеняешься, — негромко, с обрадованной ухмылкой подмечаю я.
— Ты меня воспламеняешь, — поправляет Ксай. — Каждое твое слово бесценно, любовь моя. Мне не перестать удивляться, если ты действительно так считаешь и такое испытываешь.
— Ты сомневаешься в том, что я испытываю с тобой? Особенно в ванне… ночью… в этой пижаме…