— Что ты опять натворила с собой? — выплевывает, с отвращением взглянув на видавшую лучшие времена после ночных приключений пижаму и распахнутое, забрызганное грязью пальто.
Он в ярости. Он в ярости, и ничто, ничто этого не скрывает. В какой-то момент мне даже кажется, что внутрь не войду — не пустит. Захлопнет калитку прямо так, не давая себе излишних возможностей проявить благородство. Закроет и уйдет — не даст оправдаться и объясниться. Не даст сказать…
Это, наверное, и вынуждает поторопиться, хотя я обещала себе, что больше такого не будет. Поклялась сегодня.
— Я не смогла дождаться четверга, — негромко говорю, устало прислонившись к черной ограде, устремившейся далеко вверх, — поэтому и ушла…
— Из больницы, Изза, — его негодование в высшей точки, глаза налиты кровью, — без моего разрешения!
Эта фраза должна напугать, образумить. Должна внушить опасность… но мне до боли все равно и до боли — абсолютно — не страшно. На его гнев я всего лишь пожимаю плечами:
— Ушла, чтобы сказать, что думаю о предложении твоего инвестора.
Отец останавливает тираду на полуслове, едва услышав меня. Обращается во внимание, щурясь.
— У тебя есть ответ?
— Есть, — мужественно киваю, проглотив последнюю горечь, которая мешает озвучить желаемое, — я согласна на этот брак, Рональд. И не надо ничего добавлять к моему наследству…
Спи, мне холодно с тобой. Гудбай.
Прости, но я не понимаю тайн.
А ты, в своем запутанном сне, помни обо мне…
«Позор! Едва ли любят хоть кого-то, кто губит сам себя во цвете лет!» — чудесное высказывание. Чудесное, красивое, безвременное, а главное точное, прицельное — прямо по мишени. И никто, никто не решится поспорить с великом драматургом Уильямом — разделят его мнение, примут его философию, восхитятся четверостишиями и с непередаваемым удовольствием вернутся к своей «праведной» жизни: галлонам спиртного и полупрозрачным шприцам с тоненькими иголочками.
Невероятно просто судить о ком-то, не представляя на его месте себя.
Невероятно просто, закинув за плечи отголоски уважения к кому-то и сомнений «а верно ли?», творить одному себе известное правосудие, заставляя даже камни подниматься в воздух.
Конечно, это неправильная позиция. И, конечно, никто добровольно не подставится под твою руку, если не желает порвать с жизнью, которую так ценит.
Да и не на каждом ли углу в современном мире нам твердят, что человек сам вершит свою судьбу? Он решает, он делает, он думает… от его денег, успеха, связей зависит судьба мира. А от особо выделяющихся персон — и судьба планеты.