Повернуться, ступить вперед четыре шага, обогнув капот калленовской машины и вместе с чертовой голубкой и пытками сознания оказаться под колесами какого-нибудь грузовика. Хочу синий. Эдвард, если верить Константе, не любит синий так же, как ненавидит его и Рональд.
— Изза, — уже всерьез начинаю думать о том, как хорош проскользнувший план истинного побега — безвозвратного, — когда кто-то трогает плечи. Легонько, но заметно. Привлекая внимание.
Что есть мочи сжимаю зубы. Да оставьте же вы все меня в покое! С вашей свадьбой, с вашими признаниями, с переездами из одной клетки в другую! Ничего мне этого не нужно! Заприте меня с моей репродукцией утекающего времени. Я хочу видеть перед собой только ее.
— Изза, — повторяет Серые Перчатки, становясь прямо за мной. Руками, перемещаясь с плеч чуть ниже, обвивает локти. Привлекает к себе. — Тише. Это всего лишь разговор, и он кончился. Мы уже уехали.
Я устало запрокидываю голову. Зажмурившись, с тихоньким всхлипом, без стеснения. И плевать, что утыкаюсь лбом в плечо Аметистового. Что он уже слишком близко.
— Он меня не любил…
Эдвард открывает рот, чтобы возразить, но я не позволяю. Резко поворачиваюсь к нему лицом, изменив позу, и теперь смотрю прямо в глаза, как человек, перешагнувший последнюю грань.
— Он меня никогда не любил, — с большой уверенностью, чем прежде, повторяю я, — за все детство, за все… годы, он ничего… он никогда не говорил… он никогда не давал мне то, чего больше всего хотела, чего просила… эти платья и куклы, они… они никому не были нужны! Я готова была отдать все, чтобы только услышать… а он даже ночами… он даже ночами не приходил, понимаешь?.. Он говорил, что не высыпается…
Это слишком самонадеянно, я понимаю, устроить исповедь посреди трассы и иметь какое-то желание быть услышанной, досказать до конца. Нормальным людям не нужны чужие проблемы, у них хватает своих. И то, что люди только-только обвенчались, отнюдь не делает их близкими, если за клятвами ничего не стояло. Если клятвы сказали потому, что надо было сказать, не меньше, не больше.
Я уже после второго слова перестаю верить, что Эдвард слушает. Не могу остановить этот поток сознания, льющийся, как и слезы, слишком бурно, но все же жду, когда Каллен меня отпустит. Может, ему наскучит быстрее, если я буду причитать громче? И тогда сам, исполняя заветное желание, лицом повернет меня к трассе.
— А сегодня он сказал мне, что любит меня, — вздыхаю, с горем пополам добравшись до конца тирады, — сегодня, в прихожей. Он сказал мне, что любит меня и всегда любил. Что я его дочь, и он мной гордится.