— Ну, тогда я дам вам с собой пирога, — мама делает вид, что все в порядке. Озабоченно вздохнув, она поднимается на ноги, глянув в сторону кухни, — Каххар ведь любит с вишнями?
— Мам… — от ее желания хоть как-то задержать нас, запомнить, у меня щиплют глаза, — он не ест еду, которая приготовила не я, ты же знаешь.
Она понятливо кивает. Будто забыла.
— Тогда вы поедите. Вы же едите мою еду?
Я поднимаюсь следом, обняв ее за талию. Теплая, худенькая, она ненавидит прощаться. А пирог — все, что может нам предложить.
— Конечно, мамочка. Он безумно вкусный!
Улыбка, тронувшая ее губы, не освещает глаз. Но я сознательно не замечаю этого, обернувшись к Киру. Он, сидя на полу в джинсовом комбинезоне и желтой майке с обезьянками, строит пластиковые замки из квадратных кубиков. Он обожает замки, и я представляю, как будет рад узнать, что уже в нем живет. Как принц.
В окне за домом вспыхивают фары, а на гравии — шелест шин. Эван всегда по расписанию, за это наша семья его и ценит.
Короткий стук в дверь — и он уже на пороге. В белой рубашке, в черном пиджаке, с вежливой улыбкой и сединой на висках. Простому наблюдателю не видно, но я прекрасно знаю, что на обоих у него — шрамы. Эван один из тех военнослужащих, что вернулись из Афганистана после первой кампании практически без увечий, но с обостренным чувством к опасности и умением выйти из самого плачевного положения. Такие телохранители на вес золота.
— Добрый вечер, — не называя ни имен, ни фамилий, мужчина заслоняет собой дверной проход.
Мама, принесшая нам кусок пирога, прикусывает губу, увидев его. Подобные условности ее злят, но она, как и мы с Киром, бессильна что-то сделать.
У меня был выбор. И я выбрала.
— Нам пора, — натянув на сопротивляющегося сына его куртку, забираю ребенка на руки, перехватив свободной ладонью контейнер с пирогом, — скажи «пока-пока» бабушке, малыш.
Мальчику выпячивает вперед нижнюю губу, недовольный необходимостью прощаться. Он лениво машет ручкой дважды, а затем утыкается лицом мне в шею, спрятавшись.
— Пока, мам, — я нежно придерживаю мать за спину, поцеловав ее в щеку, — в следующую среду, в одиннадцать, да?
— Да, — шепотом отзывается она, сморгнув слезы, — до среды, Ада.
И затем молчаливый Эван закрывает за нами дверь.
* * *
Ты вопреки всему прекрасен,
Твое безумство нужно мне.
Смысл сотворения мне ясен —
Богов так много. Здесь. Вовне.
Один из них передо мною…
Эмери Брандт
Дом Каххара — наш дом — представляет собой огороженную бетонным забором территорию в тридцать соток с пропускным пунктом в лучших традициях американского кинематографа.