Они отошли от дома мили на две, по узкой стежке приблизившись к краю ледника. Он, уходя вниз, становился частью океана. Кричали чайки, на берегу устроились гаги, а солнце, впервые за столько дней выглянув из-за облаков, бликами играло на льдинах.
— Как красиво…
Ее восхищение, такое искреннее, подняло Сигмундуру настроение.
— Теперь ты знаешь, как на самом деле пахнет океан, — пошутил он.
Берислава, следившая за одной гагой, повернулась к нему. На солнце ее глаза сияли, волосы отливали золотом, а белая кожа искрилась как снег. Женщины красивее Сигмундур не видел.
— Знаю, — шепнула она.
И, приподнявшись на цыпочках настолько высоко, насколько это было возможно, его поцеловала.
…В то воскресенье он провел в душе около сорока минут, стараясь стать таким чистым и хоть немного, но более-менее приятно пахнущим, как только мог. Отмыл даже застарелую кровь на подушечках пальцев и у кутикулы, дважды намыливал волосы, что лучше всего впитывали запах. И все ее шампунем. Мускусно-яблочным.
Она терпеливо ждала, но тоже волновалась, все еще немного его побаиваясь. Перестелила простыни, уложила у изголовья чистые подушки… и расчесала, распустив, локоны.
Он впервые так волновался, выходя к женщине. Думал, одеваться обратно или нет, одеваться ли вообще… и в итоге сошелся на полотенце на бедрах. Как в их первую встречу.
Берислава затаила дыхание, его увидев. Она осталась в белье, забравшись под простыни, а со своего ракурса наблюдала мужчину во всем великолепии.
Как и тогда, кажется, уже сто лет назад, приметила его правильную мужскую фигуру, широкие плечи, мощные бицепсы и дорожку жестких волос к паху. Его мокрые, но уже подсохшие волосы чуть завивались, борода выглядела ухоженной, а глаза… согревали. Хотя Сигмундур намеренно два раза затопил камин этим вечером.
— Привет.
— Привет, — он мягко улыбнулся, подступив вперед. Стал на кровать одним коленом, проверяя ее реакцию.
Берислава не боялась. Но стеснялась? Волновалась? Все вместе, наверное.
Китобой, не спуская полотенца, устроился на постели.
— Можно тебя поцеловать? — своим тихим, очарованным басом попросил он.
Берислава, вольно или нет, сильнее сжав простынь, кивнула. Потянулась ему навстречу.
Это был особенный поцелуй. От него все запылало искрами, зажглось светом. В полумраке комнаты, здесь, он был самым лучшим за все их существование. Он был одним из первых.
Сигмундур медленно, как полагает хорошему любовнику, принялся гладить ее тело. Сначала лицо, потом шею, узкие плечи… но пока невидимой грани, отделяющей главное, в виде простыни, не касался.