А сегодня у Эдварда получилось вырвать вечер из своего графика и приехать ко мне самому. За окном гремело, шел дождь, тяжелые облака плыли по беспросветному небу и я, ковыляя к двери, абсолютно точно не была довольна поздними посетителями.
Но как только дверь открылась, и на пороге показался Каллен, все труды мгновенно стали не напрасными. Мне кажется, даже моя нога улыбнулась. А я покраснела.
Он, мокрый и прекрасный, стоял под косыми струями, прикрыв голову какой-то папкой с бумагами. В кожаной непривычной куртке, в темных джинсах — никаких белых штанов и жестких рубашек.
— Разрешишь войти? — спросил.
И, разумеется, никакого ответа, кроме «Конечно!» он услышать не мог.
Я заварила ему чай, а он раскрыл для меня попкорн и поставил на стол баночку со спрайтом. Получить эти продукты от него было так непривычно, что у меня в груди приятно защипало. Простой, совершенно простой мужчина. И я ему нравлюсь!
— Ты голодный?
Он успокаивающе покачал головой.
— Разве что до попкорна, Белла. У меня была встреча, я поужинал.
— Ладно, — не слишком обижаюсь, потому что с моим гипсом стоять на кухне проблематично. Гораздо лучше и проще сидеть или лежать, тем более рядом с Эдвардом. Я уже успела по нему соскучиться.
Мы усаживаемся на диван — я и он. На мягкие подушки, под плед, который я притащила сюда еще днем. Пробуем попкорн. Потом из одной баночки пьем спрайт.
— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спрашивает мужчина, оглядев мою ногу, — ты вызывала доктора?
— Еще и недели не прошло. Зачем?
— Проверить, как все срастается. Это не то, с чем шутят.
Я мягко улыбаюсь ему, ободряюще погладив по плечу.
— Все будет в порядке. Самое главное сделал ты, когда помог мне… Я ведь толком и не сказала спасибо, Эдвард.
Он оставляет мой гипс в покое, самостоятельно, не вынуждая тревожиться понапрасну, придвигаясь ближе.
— Ты ведь тоже мне помогла, — доверительно сообщает, носом проведя по волосам, — спасительница.
— Мы друг друга стоим, — смущенно усмехаюсь, покраснев, — но все равно спасибо. И за пиццу, и за канарейку, и за попкорн, ты зря со мной так возишься.
— Мне это в радость, — с потрясающей искренностью заверяет Каллен, — не волнуйся.
А потом наклоняется ко мне. Осторожно, не желая испугать, целует. Будто впервые.
Наши отношения только начинаются, я знаю, но так не хочется думать, что когда-нибудь они могут закончиться… Этот человек мне уже дороже многих. Скоро будет дороже всех.
Мое желание его близости куда сильнее — или под куда меньшим контролем. Выгнувшись, я обхватываю руками его шею, чуть приподнимаясь над диванными подушками. Отвечаю на поцелуй с полагающейся страстью. Он единственный, кто во мне вызывает такой отклик.