Кристофер появляется рядом со мной с еще одной порядочно налитой шнапсом кружкой.
— Выпей это… оно тебя немного поправит… поможет расслабиться. Ты такой напряженный. Кончай пялиться на парня с камерой.
Я делаю большой глоток густого сорокаградусного коричного сиропа.
— Разве ему не нужен ордер, чтобы творить такое? Он вот только что выкинул мой счастливый презик на середину комнаты!
— Ты дал согласие на обыск, когда впустил их… Четвертая поправка[14]. Теперь пей свой шнапс. Глотай сильнее из реки забвения. Это единственное, что может тебе сейчас помочь.
Я продолжаю всасывать в себя шнапс в трагикомической и обреченной попытке опьянеть больше, нежели быть обкуренным, каким-то образом думая, что в таком состоянии сознание более продуктивно для интервью подобного значения. Репортерша пытается продолжать светскую беседу.
— Мне понравился ваш рассказ, — говорит она, доставая сложенную копию моей истории, напечатанную на принтере.
Похоже, что эту копию сильно травмировали. Уголки страниц загнуты, и много подчеркнутых мест. Есть пометки на полях.
«Черт побери!» — думаю я (моля Бога, что не произношу это вслух). Я не читал этой штуки с тех пор, как написал и послал ее в Salon, com. И это был черновой вариант. А теперь у нее в руках текст с полным анализом! Со вскрытыми противоречиями. Черт! Только пусть помянет Дерриду[15] или Фуко[16], и я брошусь в атаку. Из этого ничего хорошего не выйдет.
Съемочной группе требуется еще около получаса, чтобы все установить, и этого времени (в сочетании со шнапсом, первоначально омерзительным, но улучшающимся с каждым небольшим глотком) достаточно, чтобы успокоить мои нервы и сфокусировать мое сознание до такой степени, чтобы я мог делать то, что мне говорят.
— Сядьте ровно… подбородок поднять, — командуют мне голоса с той стороны света.
Я примостился на полу, опершись на спинку кровати перед камерой, а съемочная группа тем временем пытается наложить различные цветные фильтры на осветительные приборы. Эта часть действия безболезненна. Но когда они собираются в кучу и рассматривают мое изображение на мониторе, который мне не видно, пытаясь решить, какой из цветов лучше, тут я становлюсь чуть более чувствительным.
— Темно-синий. Или черный. Чем темнее, тем лучше я выгляжу, — говорю я почти в манере papal ex cathedra[17].
Они смотрят на меня так, будто я предлагаю им подрочить, усевшись кружком. Ну и черт с ними. Но это же правда: я потрясающе красив в абсолютном мраке.
По поводу освещения все же достигаем некоего консенсуса. Репортерша вновь начинает добродушно болтать, в то время как девушка-звукооператор вывешивает качающийся черный фаллический предмет, напоминающий шнобель Маппета в момент, когда этому Маппету заехал в клюв Снаффлпагус