Марья Ниловна ждала мужа. У подтопка, пуская струйки пара, шумел самовар. На столе возвышалась горка крупно нарезанного хлеба, рядом — квадратики сала. На загнетке жарилась картошка.
«Уехал и не сказал, всегда так!» — размышляла Марья Ниловна. Припомнились молодые годы. Другим был тогда Горбылев, или, как она его называла, Егорка: внимательным, грубого слова не скажет. Теперь нагалдит, наговорит всякого, а ты молчи. На днях поднял шум из-за пустяка. Марья Ниловна только сказала, чтобы приходил вовремя обедать. Не может она часами ждать его или искать по бригадам. Накричал, что у нее лишь суп да картошка на уме, а его на общем собрании строгают за каждую ерунду. А то начнет упрекать, будто разлюбила его, думает больше о себе. Марья Ниловна понимала: у мужа плохо ладится дело. Колхоз — шесть бригад, управлять ими нужна светлая голова, а у Егора знаний не хватает. Она осторожно намекнула: не худо бы поучиться. Доставала разные книжки, но в них он почти не заглядывал.
— Время ли ерундой заниматься?..
Вставал Горбылев раньше других, а ложился за полночь.
В избу без стука зашел Кондрат.
— Где хозяин?
— С утра куда-то задымился, — Марья Ниловна обмахнула тряпкой табуретку, предложила: — Садись, вот-вот придет.
Она стала у шкафчика, начала перетирать чайную посуду. Руки ее двигались проворно.
— Подсаживайся, Кондрат Романович, — предложила она, наливая в стакан чай. — За горячим веселее ждать.
Гость пододвинулся к столу.
— Сам-то срочно нужен? — поинтересовалась хозяйка.
— Не столько сам, сколько сама. Ты, Ниловна, говорят, звеньевой была?
— Что теперь вспоминать, прошло время.
Она опустила глаза. Представилась деревушка на берегу Быстрянки. Пойма и ряды тугих кочанов капусты, темно-зеленые гряды свеклы, моркови. Девчата тяпками рыхлят землю. Ветер волнует ботву. Она переливается на солнце, словно это вовсе не поле, а Быстрянка в разлив. Но вот началась жара. Дождей не было больше месяца. Ботва пожухла, на капусту навалились черви. Сколько ни собирала их Марья Ниловна, а они не убывали.
По деревне пошел слух, будто председательша «проворонила» огород. Дошел этот разговор и до Горбылева.
— Опозорила! — упрекнул он жену. — Голову с плеч сняла! Не умеешь — не берись, а ерундой не занимайся.
Некоторое время спустя назначил другую звеньевую.
Самовар пискнул, пустил маленькую струйку пара и умолк.